Прошлым летом я и Люся Т. оказались в одном пионерлагере. Я — пионеркой второго отряда, она, старшая, вожатой пятого, малышового. Я обрадовалась, обретя такую знакомую, собеседницу, и тут же простодушно уведомила ее, какой замечательный юноша учится вместе с ней.
Казалось бы — зачем открывать Люсе глаза на Принца, ведь его и так нельзя было не заметить? Но... Он был холоден и недоступен, не проявлял никакого интереса к девочкам и потому успехом у них не пользовался. Все это я уяснила для себя лишь спустя долгие годы. А тогда — изумлялась слепоте его одноклассниц. Если бы я так вдохновенно не пробудила в Люсе интерес к Принцу, то и этой поклонницы у него бы не оказалось.
Опасность… Как быть? Наши с ним взгляды и улыбки Коля мог принимать лишь за дружескую симпатию! Я ведь только смотрю на него, всего лишь смотрю и молчу, словно та немая русалочка из грустной сказки Андерсена. А Люся — она очень активно стремится завоевать его внимание.
Неожиданно для меня самой оказалось, что в отчаянии я не отступаю, а безрассудно кидаюсь в атаку.
Застенчивая и тихая, я совершила поступок, на который не решилась бы и самая храбрая: я написала ему. И о том, что его люблю «давно и очень сильно», и о Люськином коварстве, и даже о разных пустяках. Ведь это была возможность, хоть так, хоть письменно, поговорить с Принцем! На трех тетрадочных листах я выложила целый ворох событий, новостей, рассуждений и переживаний. А в конце письма, вместо обычного «до свидания», я поставила грустное «прощай». Отвечать я запретила в такой форме, что адресату и думать нечего было — переступить этот запрет. Особая категоричность была свойственна мне от природы, я сохранила ее навсегда, и она служила непреодолимой преградой между мною и всеми посягательствами, которые встречались потом на моем пути.
Письмо передала Принцу моя подружка Ира Н., и это письмо многое изменило. Теперь надменное лицо Принца вдруг покрывалось краской, когда мы с ним сталкивались, а в его глазах появлялся неведомый мне вопрос. С Люсей он вообще перестал общаться, он отворачивался от нее, как только она приближалась. Я и сегодня удивляюсь радикальному воздействию моего письма... Впрочем, чему было удивляться? Самое сильное оружие на свете — любовь. И я, видимо, если этого не поняла рассудком, то почувствовала уже тогда — инстинктом. Моя искренность оказалась для Принца гораздо значительнее прямого заигрывания Люси.
Опасность исчезла... Но время шло, и оно несло с собой иного рода беспокойство: близился день Колиного окончания школы. Очень скоро я перестану видеть Принца, идущего по здешним коридорам: его ждала армия — три года службы.
Ира Н. делала попытки настроить меня на разговор с Колей.
— Ты подойди к нему и прямо скажи — давай, мол, попрощаемся, ведь скоро выпуск вашего класса, и мы никогда больше не увидимся. И на это Коля, конечно, скажет: нет, давай встречаться, мы не должны потерять друг друга.
Но разумные советы были не для меня, я умела погружаться только в грезы. И в этих грезах, вместо реальных разговоров с Колей, мелькали какие -то кадры из несуществующего, полудетского фильма: Коля будет служить на пограничной заставе, однажды там прогромыхает поезд, Коля увидит меня в окне вагона, я махну ему рукой и умчусь дальше... он заскучает и начнет меня разыскивать...
Я была, конечно, неисправимой фантазеркой! Я продолжала жить иллюзиями даже тогда, когда Коля окончил школу, а мы, младшие, были распущены на летние каникулы. «Каким-то образом, — неспешно думала я, — мы все-таки встретимся!».
Этим витаниям в облаках положила конец Великая Отечественная война.
Свободное копирование
