Есть хочется

       Есть хочется

       В эвакуации все время хотелось есть. Немного продуктов получали по карточкам в совхозном магазине. Что за продукты, не помню. В памяти остался лишь хлеб, который пекли в совхозной пекарне. Вместо масла формы смазывали солидолом, так, что корочка буханки всегда сильно им пахла. Год от года качество хлеба становилось все хуже и хуже: есть его было невозможно, хлеб наполовину состоял из овсяной шелухи, которая не разжевывалась и застревала в горле. (От того времени я панически боюсь остаться без хлеба и поэтому в доме всегда должен быть его запас). Один день в неделю в совхозе работает рынок. На него съезжаются продавцы и покупатели из ближних и дальних деревень. Собственно, назвать место, где происходит торговля, рынком нельзя. Это два длинных стола из досок, на вкопанных в землю столбиках, стоящих в чистом поле, неподалеку от поселка. По рыночным дням здесь можно купить или выменять картошку, масло и другие продукты. Идет торговля местными лакомствами: семечками и серой. Серой местные называют жвачку приготовленную из смолы хвойных деревьев. Это безвкусная масса черного цвета, не липнущая к зубам. Кусочек серы стоит один рубль. Есть еще приятная на вкус белая, березовая, сера. Такая стоит дороже, – два рубля. Мама покупает на рынке только фунт сливочного масла за 400 рублей. На него уходят все деньги, получаемые по фронтовому аттестату папы. Постепенно рынок становился все меньше и меньше, а потом и вовсе исчез из совхозной жизни.

       Чтобы как-то прокормиться, люди собирали колосья пшеницы, остающиеся после уборки урожая на поле. За день можно было набрать ведра два колосков: весной, после таяния снега, уже подгнивших; а осенью, – совсем чистых. Трудно понять почему, но собирать колоски власти запрещали. Нельзя, и все тут! Милиционеры гоняли сборщиков с поля, отбирали собранное. Медики пугали людей какой-то септической ангиной, которой якобы можно было заболеть, употребляя в пищу, пролежавшие зиму на земле, колосья. Действительно ли кто-нибудь заболевал, или нет, трудно сказать. Во всяком случае, мама рассказывала, что среди пациентов их больницы таких больных не было. И, тем не менее, несмотря на запреты, люди колоски собирали.

       Из ведра колосков получалась пригоршня зерен. Приспособились даже молоть зерно и получать муку. Как говорят – голь на выдумки хитра. Для этого, умельцы изготавливали специальные «агрегаты». Конструкция такого агрегата проста. Берется два листа толстой жести и в каждом из них пробивается множество отверстий (как в терке). Один лист укрепляется на круглом полене. Из другого листа изготавливается второй цилиндр-терка, диаметром немного большим, чем полено. К торцу полена прибивается поперечная рукоятка, и оно вставляется в этот цилиндр. Понемногу засыпая зерно в зазор между внутренним и внешним цилиндрами, и вращая полено, зерно перетирали в муку. Конечно, получить настоящую муку с помощью такой «мельницы» было невозможно. Это, скорее, была мелкая крупа, да еще и с примесью железных опилок. Но опилки можно было извлечь магнитом, а из «муки» испечь лепешку. Интересно, – если бы сегодня выставить такой агрегат в музее, догадались бы посетители о его назначении?

       Власти не разрешали, не только собирать колоски, но и ловить рыбу в озерах. Недалеко от поселка и за рекой несколько озер богатых рыбой. В первую осень, по переезде в совхоз, я еще видел, как на одном из них рыбаки вытаскивали сеть, полную карасями. А вскоре лов рыбы на озерах запретили. Нельзя! Хотя организованного лова рыбы на озерах не было, а все равно – нельзя. Озера часто обходили милиционеры и даже нас, мальчишек, гнали, если мы пытались забросить удочки. А люди в деревнях умирали от голода.

       Трудно было не только с пищевыми продуктами. Счастьем считалось получить кусок обыкновенного хозяйственного мыла. Его использовали только для умывания. Белье же стирали в щелоке – воде, настоянной на обыкновенной печной золе. Иногда, по карточкам же, получали т.н. «жидкое мыло» – липкую, дурно пахнущую грязно-желтую массу с зелеными разводами. Из чего она состояла, не знаю, но помню что, постирав таким «мылом» белье, маме иногда приходилось отстирывать его заново уже с помощью щелока.