Саратов, пересылка. Столыпин прибыл уже в сумерках. Долго шли пешком до воронков. Бесконечные железнодорожные пути, нервный конвой, женщины отстают, на пятки наседают злобные овчарки. Наконец добрались. Транзитная камера на новом корпусе. В ней и провели следующий прекрасный летний день. Из окна камеры виден старый корпус. В 1938 году отец сидел там. Есть в его мемуарах интересная глава «Как я был врагом народа». Продержали отца год и выпустили. Ему повезло. Скинули Ежова, и некоторое количество арестантов, преимущественно находящихся под следствием, выпустили. Решающим оказалось отсутствие санкции прокурора в папином деле. Оплошность начальства, пустая формальность, сыграла свою роль. И лестно, и грустно было повторять родительский путь.
Окно камеры выходило на прогулочные дворики. Там и женщины гуляют. Если взобраться на верхнюю шконку, из окна хорошо видно. Целый день молодое население камеры толпилось на этой шконке. С просьбой «пульнуть сеансик», то есть показать стриптиз. Иногда просьба уваживалась . Такие вот «саратовские страдания». Обычно менты не слишком строго блюдут порядок в транзитке. Но, наверное, наше веселье им надоело или завидно стало. Послышался грохот открываемой двери, и молодцы горохом посыпались вниз. Замешкался один совсем молодой еще парень, лет восемнадцати. Кажется, Сашей его звали. Я мог бы вовремя оказаться внизу, но потерял время, отрывая Сашу от интересного зрелища. В результате попались оба. Надзиратели повели нас какими-то коридорами и остановились перед маленьким боксиком. Дверь открывается. Я получаю мощный пинок и влетаю в боксик. Но успел выкинуть руки вперед, а ногу назад, толкнув закрываемую дверь. И выскочил назад на пролетку. Тут же кинулся к пнувшему меня менту. Не тратя времени на разговоры, нанес ему правой удар в челюсть. Мент стукнулся головой о стену и стал медленно по ней оседать. В глазах его стояло изумление — он получил оборотку! Бросив первого вертухая, подошел ко второму. Он порядком струхнул — против него двое зеков. Бить его не стали, но обматюгали. На шум открылась дверь ближайшего кабинета, и показался офицер. Как оказалось, кум. Быстро оценив обстановку, он постарался всех успокоить. Сашу закрыли в боксике, меня ввели в кабинет.
Началась неторопливая беседа с кумом. Миролюбиво рассказав о происшедшем, я объяснил куму, что его надзиратели ничего не стоят, если позволяют себе такие фокусы. Тот возразил, что я ничего не понимаю, если позволяю себе подобные выходки. Тогда я посоветовал ему ознакомиться с моим делом. Кум внял совету, принесли дело. Мельком взглянув на него, кум молча вздохнул. Уже другие надзиратели отвели нас обратно в камеру. Саша не преминул красочно описать происшедшее. Ко мне подошел старый зек и тихо сказал: «Ну, теперь будь осторожен». Я и сам понимал это.
Свободное копирование
