Ожидая этап назад в Елец, с пользой провел два дня в Липецке. Отоварился в ларьке сигаретами. «Цинканул» (передал сообщения) по нескольким зонам о своих зеках-свидетелях. Особенно отметив Овчинникова, сидящего на «пятерочке». Пусть там знают, кто у них разгуливает.
Наконец снова Елец. Определили меня не на больничку, а в обычную небольшую камеру. Подселили каких-то двух мужиков. Я догадывался — скорей всего, это блокада от кума. Кажется, он оценил наконец мои возможности. Бедняга, его ждал еще большой сюрприз. На войне — как на войне. Требовалось отослать солидный материал отцу по итогам суда и проделанной мной работы.
Написать обширную ксиву, насыщенную информацией, невозможно в один момент. Вечером написал и оставил до утра, запрятав в надежном месте. Есть часто такие тайники в камерах. Не стану даже о них распространяться, открывать для публики секрет. Чтобы тем самым не навредить зекам. Да и самому себе. Чёрт его знает, всякое случается, может еще пригодиться. Ксиву планировалось передать в семь часов утра. Но в шесть часов, при подъеме, в камеру ворвались менты со шмоном (обыском). Ксиву замели. Явно сокамерники постарались. Произошла катастрофа, я подставил других и себя. Сразу после шмона передал с баландером записку Лере о необходимости во что бы то ни стало не допустить попадания письма в руки кума.
Отобранная ментами ксива дожидалась Марончака в его кабинете. Он пришел как обычно, в восемь. Но письма в кабинете уже не было! В начале восьмого открылась кормушка камеры, и мне возвратили мое послание на волю. Я его тут же сжег. Чуть позже, под предлогом собирания заявок на отоваровку, появилась у кормушки и Валерия. Чтобы меня успокоить. Я действительно был бледноват. Операция прошла блестяще! За какой-то час к ней подключились баландеры, Лера и Алла. А также подкумок (заместитель кума). Он недолюбливал начальника и метил на его место… Надо полагать, тот день хорошо запомнился ментам. Тюремная администрация встала на уши. Пропал такой ценный материал на антисоветчика! Меня приводили в кабинеты хозяина, кума, режима.
— Где письмо?
Сначала я ласково улыбался и неопределенно разводил руками. Потом рассердился:
— Я что, хожу без конвоя по вашим кабинетам? Делать мне больше нечего!
Вскоре мужиков от меня отселили, а затем и самого перевели в другую неплохую камеру.
Из окна виднелась тюремная стена, угол улицы, одинокий фонарь и двухэтажный дом. По вечерам зажигались окна в доме, у фонаря роились снежинки. Почти как у Блока: ночь, улица, фонарь… «Ничего, я еще, быть может, погуляю по ту сторону стены, постою на том углу»
Прошло месяца полтора. Пока кассационное разбирательство, потом ожидание этапа. Вскоре предстояло прощание с Ельцом.
Свободное копирование
