С наступлением зимы обострились недомогания. Я и раньше неважно себя чувствовал, но списывал на перенесенные миокардит и пневмонию, общую слабость. Обратился к лепиле. Хряк обещал обследование, но не счел мое состояние заслуживающим лечения. Тем временем появилась повышенная потливость. Стали чередоваться приступы жара и озноба. Появился кашель. Я наконец догадался, в чем дело.
Перед повторной записью к врачу серьезно поговорил с Анатолием Филимоновым. Объяснил, что меня могут перевести куда-то, и мы больше не увидимся. Надо разоблачить беспредел на крытой, и он обещал в том помочь. «Знаешь, Толик, — сказал ему, — может по-всякому повернуться. Случится, тебя привлекут свидетелем по какому-то моему делу. Можешь согласиться и наплести что угодно. Но на суде поможешь». Договорились. Меня одолевали нехорошие подозрения. СССР ввел войска в Афганистан, и на фоне развернувшейся конфронтации с Западом судьбы диссидентов переставали иметь значение. Так и заявил в камере: «Ну, теперь, возможно, и не освобожусь».
Свободное копирование
