Тайная война с администрацией, добыча информации и ее переправка, интриги и контринтриги могли бы составить отдельное повествование. Рисковал ли я? Лучше получить новый срок, чем прожить день в прессе. Конечно, как политический я находился в привилегированном положении. Знал, что по своему усмотрению администрация в пресс не кинет. Все же полной уверенности не было. Давил и общий страх, пресса слева, пресса справа. А потом, кто знает, когда само КГБ даст санкцию на расправу?
Был суд, три года строгого режима. В Усьманской зоне удалось написать «Беспредел». Жаль, уже отправленная на свободу рукопись попала в руки КГБ. Повторить очерки не пришлось. Впереди ждали новые зоны, Тобольская крытая. В 1983 году я освободился, потом лечился от туберкулеза. В 1984 году подъехал к Елецкой тюрьме, нашел знакомого мента. Судя по всему, крытая осталась сломленной. Что там творится сейчас? Кто знает, извне не поймешь.
Меня не слишком мучила совесть за долгое неповторение «Беспредела». Информацию о пресс-камерах я передавал из тюрьмы, говорил о них на суде. По этим и другим материалам моим отцом, Пинхосом Подрабинеком, был написан «Суд над Кириллом Подрабинеком». Вещь издана.
Все же пришло время повторить «Беспредел». Конечно, через столько лет написано иначе. Почему так долго не уступал советам друзей и внутреннему голосу? Повторять всегда трудно. Но только сев писать, понял главное: надо снова окунуться в мир страха и мук крытой. Я не забывал ничего, но это была память ума. Теперь пришла память эмоций. Пусть она станет моей данью страдальцам Елецкой крытой. А в возможность изменить их судьбу публикациями я не очень-то верю...
Свободное копирование
