Больница

    Больничный период моей надломленной жизни – это длительное существование в замкнутом пространстве переполненной пациентами палаты. Клиника походила на особую планету, вращающуюся по своим мудрёным законам. Здесь слишком остро ощущалась бесконечность людских невзгод. Стоило одному человеку избавиться от недуга и покинуть временное пристанище, унося с собой зыбкое облако благодати, как опустевшую койку тут же занимал новый страдалец.

      Меня привезли в отделение полу-обездвиженной, конкретный срок поправки доктора не определили. Пришлось приноравливаться к обстоятельствам, режиму и порядкам огромного лечебного учреждения.

      Полдня уходило на простые гигиенические процедуры, разные анализы, врачебный обход и другие оздоровительные манипуляции. Таблетки, уколы, капельницы, перевязки, массаж, ЛФК – всё было доступно пациентам. Они неукоснительно выполняли врачебные назначения, соглашаясь на болезненные исследования, лишь бы снова обрести здоровье.

      Сначала я наблюдала этот процесс со стороны. Потом, собрав последние физические и душевные силы, тоже пошла по этапу: подготовка к операции, хирургическое вмешательство, послеоперационный период. Каждый шаг обозначенного маршрута давался тяжко – я неуклюже передвигалась с ходунками, еле-еле волоча ноги.

      Для половины пациенток нашей палаты даже такая ходьба была недоступной роскошью, они надолго попали в категорию лежачих и требовали не только медицинских действий, но и всестороннего ухода. Однако никто не ныл и не впадал в депрессию. Молодые и немолодые женщины изо всех сил боролись за счастливое будущее. Взаимоподдержка заметно снижала уровень мучений и располагала к выздоровлению.

      Период нашей госпитализации пришёлся на сезонную эпидемию гриппа, и вынужденный карантин перекрыл благодатный поток посетителей. Друзья и родственники перестали скрашивать досуг палатных узников. Непредвиденное затворничество до обеда оживлялось медперсоналом, потом пациенты предоставлялись сами себе.

      Я коротала вечера прогулками по коридору. Тридцатиметровка забирала полчаса и всю двигательную энергию. От усилий капельки пота обильно выступали на лбу и спине. После передышки минут сорок уходили на помощь ближним – кому водички подать, кому тумбочку протереть, салфеточку постелить, чайку вскипятить, посуду помыть. Эти мелочи приятно отвлекали от болезни, но не заполняли удручающие часы до сна.

      В бездействии время нехорошо застывало. Нынешних благ цивилизации в виде многофункциональных сотовых телефонов и мини-компьютеров в широком обиходе ещё не было. В начале двадцать первого века не то, что интернета, телевизора в отделении не имелось.

      Развлекались мы несерьёзным чтением и душевной болтовнёй. Особый интерес представляли невыдуманные истории. Грустные и весёлые, по ходу повествования они обрастали вопросами, дополнениями, уточнениями. Из длинных комментариев выуживались новые темы для бесед. Все охотно делились забавными воспоминаниями и вытаскивали на свет божий когда-то услышанные байки, присказки и анекдоты. Юмор имел неоспоримое целебное свойство.

      Очень удивила меня одна малообщительная старушка. Она была физически сохранной и намеренно избегала компании тяжелобольных людей. Засиживалась допоздна на скамеечке в больничном сквере, отстраняясь от насущных проблем. Но как-то раз город накрыла непогода, и плановый моцион сорвался. Наша палата надолго оказалась в полном составе.

      Когда по стёклам монотонно забарабанил первый весенний дождь, ходячие и лежачие дамы потеряли словоохотливость и попрятались под тёплые одеяла от холода и сырости, проникающих в широкие оконные щели. Наползающая снаружи чернота разом захлестнула надежды на исцеление. В мрачной непривычной тишине все погрузились в личные переживания. Не было сил вытаскивать друг друга из разбухающей тоски. Затянувшееся молчание повисло в воздухе недобрым знаком.

      Смягчила гнетущую атмосферу нелюдимая пожилая женщина. Она напрягла скрипучий голос и без предисловий начала читать стихи. Я растерялась от неожиданности, безликий полумрак вдруг наполнился нежным дыханием жизни и любви. Мы вслушивались в чувственные интонации прекрасных строк. Поэзия невидимым щитом оградила больничный мирок от заоконной слякоти, вслед за огоньками ночников вспыхнули искорки веры в уставших душах. Упадническое настроение рассыпалось, чистые и мудрые слова медленно вытягивали нас из тёмного потока страданий.

      Эрудированная бабушка Маргарита Васильевна умело удерживала интерес немногочисленных слушателей. В прошлом она преподавала литературу, потому сохранила в памяти несметное количество стихов и рассказов. Полуночные литературные чтения скоро вошли в привычку.

      Мы засыпали с правильными мыслями и просыпались в добром расположении духа. Лучшего начала дня для больного человека не придумаешь. Для здорового тоже. Важность словесной поддержки я оценила в полной мере. Опасаясь её потерять, после выписки престарелой интеллигентки перехватила творческую инициативу. Поэтические вечера, похожие на театр одного актёра, успешно продолжились.

      Я пробовала улыбаться и очень хотела поправиться. Настрой перед операцией был спокойным и немножко лиричным: непременно выберусь! Не все пути пройдены, не всё сделано и сказано.

      К моему исцелению приложил руку лучший нейрохирург больницы. Сомнений в его знаниях, умениях, опыте не было, я почти боготворила спасителя – он мог вернуть нормальную жизнь. Одной не справиться.

      В то прозрачно-серое утро весенняя мелкоснежная зябкость слилась с прохладой и белизной операционного стола. Потом над головой, словно размноженное солнце, вспыхнула ослепляющая гроздь круглых ламп. От них приятно веяло теплом. Медленно погружаясь в наркоз, я однозначно отвечала на вопросы анестезиолога и вскользь думала о горячем чае с шоколадкой. До ожидаемой белой полосы оставалось чуть-чуть.