Еще до появления Иры Мониной в нашем классе я подружилась с Раей Назаренко. Вернее – меня к ней «прикрепили». Рая здорово разбиралась в математике и лучше всякого учителя могла объяснить материал. Благодаря этой серьезной девочке я хоть не сползала со своей троечки еще ниже. Каждый день я приходила в уютную однокомнатную квартиру на пятом этаже, где под чутким руководством ударницы Раи готовила домашние задания по алгебре и геометрии.
Жила она вдвоем с мамой, которая работала на обувной фабрике, так что наши деловые посиделки проходили без взрослых и часто растягивались до самого возвращения мамы.
О чем мы только не говорили! Рая была от природы умной девочкой, но с ее лица не сходила легкая насмешливая улыбка, которая и нравилась мне, и одновременно настораживала.
Я никогда не обманывалась в чувствах по отношению к себе. Но вот здесь словно наталкивалась на закрытую дверь. Что за нею было? Симпатия ко мне, замешанная на критическом отношении? Внутреннее неприятие моего темперамента – ею, у которой рассудок явно преобладал над эмоциями? Насмешка или ирония, с которой она говорила обо всех? А меня тянуло к открытым людям, и поэтому приятельство в дружбу не перешло.
Ира Монина была мне ближе, потому что в этом присущем ей тандеме – ума и чувства – не было перевеса. Ира умудрялась не терять рассудка при полном торжестве эмоций. Она была готова на поступок, даже осложняющий ей жизнь, если это кому-то помогало.
Сейчас таких называют рисковыми.
В той истории со стенгазетой реакции Раи я не помню вообще. Или ее не было, или она сказала что-то вроде:
– Не бери в голову!
Или этот эпизод со стенгазетой проехал мимо ее сознания.
А Ира Монина сначала громко, при всех, сказала мне:
– Гордись, Люська! Дуракам и уродам не завидуют. А тебе… сама видишь.
Свободное копирование
