Л. подарил мне том "Correspondance" {"Писем" (фр.).} Флобера. Я здесь все читаю, и вот одновременно -- Достоевского и Флобера, наперерыв. "Дневник писателя" всегда мало знал. Пополняю упущенное.
С Достоевским случилась у меня странная вещь: в жизненном моем и литературном пути он большой роли не сыграл. Собственно, "учиться" или что-то бессознательно впитывать от него, как от Гоголя, Чехова и Тургенева, мне не приходилось. Слишком иной мир и поэтика иная. Всю жизнь считал я Достоевского -- при несравнимой грандиозности его -- неблизким. И теперь его манера и прием, склад писания так же "на расстоянии". Но он сам, фигура, чувства, даже слово -- как приблизились! Прошлым летом перечитал, пропустил перед собой "главные силы": "Преступление и наказание", "Идиота", "Бесы", "Братьев Карамазовых". Пронзался иногда до восторга -- а начиная, боялся: не разочаруюсь ли? Не только не разочаровался, а еще воспылал. "Братья Карамазовы" есть чудо по удаче -- в то же время плод долгого созревания писателя. Казалось бы, такой "полоумный" Достоевский, а как крепко и медленно дозрел к шестидесяти годам. Ведь и слово его, и изобразительность, и чувство меры -- все выросло, на закате жизни новые, будто, и силы появились -- все ярко, плотно, поразительно написано. Давнее мое мнение подтвердилось: "Братья Карамазовы" и "Война и мир" два равновеликих совершенно разных величайших романа мира. Никто и ничто не может с ними соперничать. Вот как. (И удивительно еще, что, зная это отлично и мало интересуясь тем, чтобы другие думали, как я, -- все-таки это записываю, на скверной военной бумаге, скверным пером, чтобы загромождать рукописями своими квартирку Наташи.) Но все противоречиво: а для чего собираю теперь, более усиленно, чем когда-нибудь, книги у себя в Булони, когда завтра, быть может, вся нора моя разлетится в прах? А послезавтра меня самого куда-нибудь засадят? А потом -- просто мне и жить недолго? Поди разбери тут.
Итак, читаю сейчас "Дневник писателя". Лучше всего то, что о жизни автора. Вот в молодости с "Бедными людьми" возился, весь тогдашний его восторг, и ночной визит Некрасова и Григоровича (до утра читали рукопись "Бедных людей" -- редакторы! и полетели будить автора с поздравлениями -- известный рассказ, именно в Париже особенно меня пронявший. Вот бы посмотреть здешнего редактора, который ночью кинулся бы будить автора. Да и автор здешний в четыре утра на ногах и в мечтательно-нервном настроении). А еще отметилась "Смерть Некрасова", детские и каторжные воспоминания -- "Мужик Марей" -- и вообще разные черты жизни. Голос же Достоевского стал еще ближе.
Флобер, давняя любовь, с молодых лет. Что общего с Достоевским? Ничего. А вот вместе читаю, после вечерних пасьянсов, и обоим радуюсь. Какое одиночество! Какая печаль! И какой сдержанный, благородный облик -- ну, это художник, "Аполлон", это не то что наш "священный идиот". И вот сдержанный человек пишет: "et comme je me contiens devant le monde, je suis pris de temps a autre par des crises de larmes ou il me semble que je vais crever" {"И так как я обуздываю себя перед светом, время от времени меня охватывал приступ слез, в котором, мне кажется, он околевал" (фр.).}. Вот тебе и длинные галльские усы, и громовой голос, и голова для монумента. (В Люксембургском саду, в дальнем углу есть его бюст -- более чем скромный! Ни одной улицы имени Флобера нет в Париже -- а сколько есть их в память безвестных адмиралов и бездарных художников!)
Недавно мне на Quais попался томик стихов его друга Буйе. Вряд ли они так замечательны. Но он обожал этого Буйе. А тот рано довольно умер (как и вообще близкие его дружно уходили и он очень уж о них тосковал). Что сказать о такой фразе: "Je ne sens plus le besoin d'écrire, parce que j'écrivais spécialement pour un seul être qui n'est pius" {"Я не чувствую больше потребности писать, потому что я писал только для того, чего больше нет" (фр.).} (Буйе). А дальше Гонкуру: "et je n'ai personne a qui parler" {"и вот мне не с кем поговорить" (фр.).}.
"Je n'ai personne a qui parler" -- над этим можно каждому задуматься.
Свободное копирование
