Четверг, последний день Парижа! Утром две католические девицы из нашего дома собрались уезжать. Но с вокзала вернулись: поездов уже нет. Уходили последние войска гарнизона. "Если хотите, можем захватить вас на камион, но куда едем, сами не знаем, и наверное будет обстрел". На Орлеанской заставе жандармы сказали: "Можете выходить пешком, но назад, в Париж, никого уже не пускаем". Добавили, что немцев ждут или сегодня вечером, или же завтра утром.
День был такой же тихий, хмурый, с такою же темной тучей на северо-западе, с глухими взрывами... и еще печальней. Париж совсем опустел. Даже беженцев шло нынче меньше.
Сказали, что в пять вечера уйдет наша полиция. Но это оказалось неверно: полиция именно и осталась.
Несколько раз собирался, накрапывал дождичек. Часу в седьмом вышел я к Сене, по avenue Bosquet. Долго стоял на мосту. Умирал Париж, это ясно. Семнадцать лет прожил я здесь. Сказать, чтоб было в нем близкое изнутри, как в городах Италии, было бы неправильно. Всегда этот сухощаво-изящный, прохладный город был как бы за прозрачным стеклом -- отделен. Как и обитатели его. Геометрия и суховатость свойственны XVII его веку -- времени высшего и утонченнейшего цветения его. Не скажешь: "это мое". Но и не пройдешь равнодушно мимо. Слишком замечательно.
Что говорить о Париже -- на нескольких строках. Добавлю только так: за семнадцать прожитых здесь лет часть жизни осталась в домах этих, улицах. И сейчас вот -- как будто обычно льет Сена мутные воды под пролет, где огромный каменный солдат в кэпи, с ружьем поддерживает собою мост и два рыболова, как всегда, удят рыбу, а два дурака глазеют на них: но это необычно. Сейчас Париж умирает. На каком языке прочитать ему отходную? И кому надлежит это сделать? Над человеком читают "Живый в помощи Вышняго", 90-й псалом. А над городом?
Впрочем, Париж еще жив -- еле дышит, [но не смолк].