25 сентября (8 октября) 1939
Эти тридцать лет и прошли. Просто себе пробежали. Чего-чего не было, все как полагается. Сидя в Париже, при "второй империалистической", говорить о ярмарках и помещиках... Но вот Сергиев день подошел и здесь. Церковь празднует его и тут по старому стилю, совершенно точно, как прежде.
Ясный и теплый, прекрасный день. Бледное небо парижское, сквозь облачка солнышко, мягкие дали в кисее.
Спускаюсь вниз, выхожу на улицу. "Здравствуйте". "Здравствуйте". Наш дом русский, все друг с другом знакомы. "Обратите внимание, у каждого подъезда женщина, как часовой". Сосед прав. Действительно, обитательницы квартала высыпали из домов, некоторые из-под руки смотрят вдоль улицы. Оттуда приближается почтальон. "Писем с фронта ждут. Вот и караулят -- скорей бы узнать".
Это жены, невесты, матери. Наблюдая жизнь из окна, видишь иногда скорбную задумчивость молодой хозяйки, заплаканные глаза. Многих из ждущих сейчас знаешь в лицо, некоторые при тебе выходили замуж, другие, кого помнил по соседству в этом не нарядном квартале, уже умерли. Но беспрерывно идет перед взором их малая жизнь: фабрика и бистро, рынок и стряпня, стирка, хозяйство, счет су, разговоры на перекрестках. Как будто бы и налажено, крепко. Но вот дунула беда... Все в одном.
Знакомыми улицами идешь к церкви. На углу продают цветы для кладбища, могильные памятники, кресты. Там какие-то баки, торчащие в воздухе. Угольный склад. Мелкие фабрички, вдалеке трубы огромные -- воздымаются, вечно дымят, портят воздух лиловым своим дымом.
Церковь близ завода Рено, в самом пекле, мало похожа на ту, что своими руками рубил Сергий на Маковце, среди дебрей Радонежских. Но тоже трудовая, скромная, любовию и тщанием созданная. Русский мир в чужом городе, как и Сергиево Подворье на далеком Бютт Шомон. {Парк, находящийся в конце улицы Crimée, на которой расположен Православный богословский институт св. Сергия.}
На литургии поминается, конечно, ныне Сергий -- "наставниче монахов, собеседниче ангелов". Икона его на аналое в цветах -- и вокруг старые, средние, совсем юные. Много женщин, в большинстве той же партии, что и ждущие почтальона. Теперь это главное разделение: те, кто страдает -- одно братство (или "сестричество"), они сразу друг друга чувствуют, "свои", хотя и разных национальностей. И равнодушные. Эти чужие.
А здесь сколько преклоненных у икон, тоже взволнованных, с влажными, в слезах, глазами. У кого муж, у кого брат, жених. "Помоги, поддержи, не дай пасть духом ни там, на полях, ни здесь, охрани, заступи от ранней и ненужной смерти".
Боковая дверь светлой, барачного вида церкви отворена в садик. Иногда доносятся чрез нее посторонние звуки -- радио, напевы. Нынче теплым осенним светом озарены кустики, скамейка. Идет молебен -- все тому же Преподобному, со всегдашними чудесными словами: "...упование всех концов земли и сущих в море далече" -- обо всех просим: дальних, странствующих, путешествующих, бедствующих.
Слышен сейчас, аккомпанементом, гул пропеллера аэропланного. Это теперь здесь часто. Это "свой", наш, описывает круги.
Свободное копирование
