Незадолго до войны, проходя тихою деревенскою дорогой Франции, можно было любоваться простором полей с копенками сжатой пшеницы, ячменя. Франция, несмотря на привычку нашу к Парижу, очень крестьянская страна. И пейзаж сельский очень для нее подходящ.
Но при всей тишине и блеске августовского солнца он вызывал меланхолию -- вспоминались русские поля двадцать пять лет тому назад. Тут легко действовать и пехоте, и артиллерии с малейшего бугорка все видно. В том августе по таким же или подобным равнинам шли наши цепи в атаки в Холмщине, Галиции, Восточной Пруссии. Под Красноставом в первых же боях пал жених нашей сельской учительницы. Мы слышали первые девические рыдания в такие же теплые, погожие дни, при скрипе возов в полях, постукивании дальней молотилки.
И все-таки война была безмерно далека. Плакала не одна учительница. На деревне много голосили бабы, провожая мужей, сыновей. Но быт Тульской, Калужской, Московской губерний мало изменился. Воевали где-то за Варшавой! Прекратили продажу водки, в городах появилось много военных, пооткрывались лазареты, жизнь же с мест не сдвинулась. Солдаты и офицеры сражаются, не-солдаты, не-офицеры сидят по домам совершенно так же, как и раньше. Театры открыты -- в Опере публика стоя слушает союзные гимны, Гельцер танцует в честь Бельгии. Газеты, журналы, литература не только действуют, но лучше обычного. Книги, к войне никакого отношения не имевшие, вдруг двинулись очень сильно. Сколько прапорщиков, поручиков коротали за ними время в окопах!
Помню тогдашнюю Москву. Никто из нее никуда не уезжал, кроме как на фронт. Никто не занавешивал по вечерам окон. Все Дмитровки и Петровки сияли по-всегдашнему. А в Литературном Кружке коньяк подавали под видом чая -- в чайниках.
Кто мог думать о реве сирены, погребах, масках?
Да и вообще мало о чем думали. Было, конечно, ощущение нависшей беды. Но туманное. Мы были слишком еще далеки от жизни (общественной) -- Россия вздыхала, охала, и все же подремывала. Обучение пришло позже.
Все мы через него прошли. Нельзя сказать, чтобы оно было мягким. Многие его не вынесли. Выжившие рассеяны по всему свету.
За двадцать лет относительно спокойной жизни, в культурной стране, у многих сложилось такое настроение:
-- Мы уже свое отбыли. Пережили великую войну, не погибли в гражданской, потеряли родину -- с нас довольно. Последние свои годы можно "в мире и покаянии скончати", не из одних же войн и революций состоит жизнь.
Рассуждение как будто правильное. Есть же какой-то ритм в истории! Попали в бурную полосу, она прошла, как гроза, дальше должна быть тишина. Верили в нее, жили потихоньку да помаленьку, не замечая, что назревало в мире. А уж признаки были давно. И в отдельных случаях мирное житие нарушалось.
Три года назад, летом в Ницце, русская дама, только что бежавшая из Барселоны от гражданской войны, говорила мне:
-- Помилуйте, после наших русских историй... Я ведь на родине все такое пережила. И опять! Муж отлично был устроен, мы жили хорошо, выехали в мае на дачу, и вдруг в июле, утром однажды... знаете, артиллерийская стрельба, пулеметы...
Как не знать. Все как полагается.
Но что Барселона! Потихонечку да "незаметно" оказались мы совсем вне всякой "тишины". И вот в эти дни другая наша дама, здесь в Париже, как бы отвечая барселонской, сказала мне:
-- Я всегда была верующая, с детских лет. А теперь верю крепче, чем когда-нибудь. Нам опять послано. Значит, не допили. Что-то не так делали. Не так жили, как следует. Нужно терпеть.
Не одни мы, разумеется. Весь мир "не так" жил. Кто виноват больше, кто меньше, не подсудимым разбирать. Ответственны все, так же, как и та война, та революция -- расплата общая.
Свободное копирование
