Любил я также пожары. Они всегда создают какую-то особенную жизнь, яркую, драматическую. Уже одно то, что люди собирались на пожар не так, как у нас в Суконной сходились мещане для решения вопросов – в какой кабак идти или кого бить, – одно это делало пожар праздником. Помню, великолепно горела на Казанке огромная мельница Шамовых, бревенчатая, в четыре или пять этажей. Огонь играл с нею, точно рыжая кошка с мышью. В воздухе летали красными птицами раскаленные листы железа с крыши, а окна губернаторского дворца на горе точно кровью налились. Бегал брандмейстер, маленький человек, весь мокрый, в черных ручьях пота на лице, и орал:
– Качай! Да качай же, черти! – и бил по затылкам всех, кто подвертывался под руку ему.
Публика не желала качать, во все стороны разбегаясь от ретивого командира. А многие прямо говорили:
– Так им и надо! Пускай горят! – Застраховано! – Поди, сами и подожгли.
Почти все радовались, что горит богатый, и никто не жалел труда, превращаемого в пепел.
Смотреть на пожар весело, а думать о нем грустно.
Свободное копирование
