Конец недели приносил особое оживление в нашу деревенскую жизнь. В пятницу вечером приезжали из Петербурга Головины отец и сын, а также мой отец. Им высылались на станцию коляска виктория, запряженная рысаками и пролетка для дяди, который сам любил править резвой финской лошадкой. Иногда дядя привозил с собой своего лучшего друга, Льва Сергеевича Нехлюдова, представителя золотой молодежи, про которого говорили, что «он красив своим безобразием”, но которого все очень любили за его мягкий характер и необычайное остроумие.
Я встречала экипажи у ворот в конце въездной аллеи и меня брали на скамеечку в коляску.
С утра в субботу наши мужчины предавались своим любимым занятиям: старик Головин отправлялся ловить на удочку рыбу на своей плоскодонке; его сын в спортивном костюме подрезал кусты в саду и разговаривал с садовником, а папа шел прогуливаться по парку и брал иногда и меня с собой, что я очень любила.
Суббота и воскресение быстро проходили и в воскресение после обеда опять подавались лошади, увозившие наших на вокзал.
Кульминационным пунктом лета было 15-ое июля, день именин Владимира Евгениевича Головина. К нему задолго готовились. Василий-садовник выводил в парниках душистые дыни, сохранял лучшую землянику, украшал веранду особенными оранжерейными растениями, а к самым именинам сплетал длинные гирлянды из листьев и цветов, которыми убирались парадные комнаты.
У мясника, который объезжал дачников и помещиков два раза в неделю, закупались окорока телятины и баранины. Во всем доме шла большая уборка, начищались полы, дверные и печные ручки.
Рассылались приглашения соседям, с которыми поддерживалось знакомство.
Погода в этот день бывала обыкновенно прекрасная и способствовала общему приподнятому настроению. Гости съезжались, кто к дневному чаю и шоколаду, кто к обеду, на который приглашались ближайшие друзья. К мороженому пили шампанское, в котором плавали крупные ягоды земляники.
После обеда более молодые разбредались по саду и парку, а постарше садились за карточные столы, расставленные перед верандой и играли при свете свечей под шелковыми колпачками.
Моя мать часто садилась за рояль в кабинете и оттуда неслись в раскрытые окна звуки Шопена, а то и цыганских романсов.
