Что стар, что мал...

Было мне около шести лет от роду. Были живы и папка и мамка, были у меня и сестренка и братишка, а что еще для счастья надо было? Жила-поживала я в деревне.  Раздолье, полная свобода действий и передвижений, куда хочу туда бегу, что хочу, то делаю. Правда, все же иногда в мою вольную жизнь взрослые вмешивались, но меня это особо не огорчало. Жизнь моя была самая счастливая, полная всяческих приятностей и приключений. 

Были и чисто житейские задачи. Так, например, почему-то приглашали меня ночевать наши родственницы, у которых кто-то умер в семье. Весь день я занималась своими детскими забавами, а на ночь бежала на охрану спокойствия женщины, которая затем кормила меня, поила меня и укладывала к себе под бочок, и спокойно до утра спала. 

Жила в нашей деревне одна уважаемая семья по фамилии Мухины. В свое время этот род был трудолюбив зажиточен. Других братьев я не застала, а вот Емельяна, дядюшку моего папы, я помню хорошо, особенно по двум случаям, что мне запомнились на всю жизнь.

Начало 1959 года, в семе у Мухиных тревожно, хозяин дома окончательно слег, давно не встает с постели, все в деревне знают, что Емельян Мухин скоро умрет. 
Я часто забегала к ним в дом и теперь, и до того как дедушка заболел. Мне нравилось там бывать, наверное, ко мне взрослые хорошо относились, ведь ребенка не обманешь. 

Было у  Емельяна четыре сына, два, из которых жили в Москве, часто приезжали проведывать больного отца и привозили такие «диковенные»  фрукты, как крупные красные-красные яблоки, большие оранжевые апельсины, и все это лежало в большой тарелке на столике около больного, а он ничего этого не ел.  Чудно мне было все это, как равнодушно смотреть на такую вкуснятину и не съесть ее? 
Не выдержала я как то и спрашиваю у дедушки: 

-Дедушка Емеля, а когда ты помрешь?

- Скоро, - отвечает, - а зачем тебе?- а сам улыбается. Все, кто был рядом, замерли.

- А когда ты умрешь, то мне все твои гостинцы достанутся, - отвечаю я честно.

Наступил март месяц и дедушки Емельяна не стало. Осталась бабушка Оля вдовой. Жила она с сыном.  Анатолию было лет семнадцать, и по вечерам уходил он гулять, а мать оставалась одна.  Пришел черед ночевать мне с  бабушкой Олей. Чтоб не грустно ей было и не страшно по ночам после такой потери.  
Спали мы с ней на  двух спальной кровати с панцирной сеткой на пуховых перинах, на пуховых большущих подушках, на белых простынях, в большой комнате называемой залой.  Баренья, да и только!  
Толик спал в маленькой комнате, где стояла только одноместная панцирная кровать и тумбочка. Стены в комнатах были обклеены обоями. 

В те времена, редко у кого не водились в доме клопы, жили они и в этом доме.
Как-то в сумерках зашли мы с бабушкой Олей в Толину комнату, зажгли свет и спугнули стайки клопов, которые стали лихорадочно бегать по стене и потолку, и прятаться от света. 
Ну, что делать?

- Давай, баба Оля, обольем обои керосином, говорят, от него клопы дохнут, - говорю я таким уверенным тоном. 

- Давай, - доверчиво отвечает бабушка.

Недолго думая, приносит она бутылку керосина, и все ее содержимое разбрызгивает по обоям по всей стене. Клопы побегали – побегали и полезли в трещины в обоях, спрятались все до одного, как их и не было. Постояли мы, постояли и надумали, негоже оставлять эту пакость в живых, надо их погубить. Принесла бабушка коробок со спичками, достала одну, чиркнула о коробок, поднесла к сухим облитым керосином обоям с сухими клопами… 

И получился у нас праздничный фейерверк. 
Ох, и напугались мы с бабулей… 
Обои вспыхнули как порох! Комнатка маленькая! Малый да старый! В глазах ужас!

Спасибо, в это время вернулся Толик! Сдернул одеяло с кровати  и стал лихорадочно сбивать огонь. Пожара не случилось, но дыма в доме было столько, что на поле боя во время военных баталий. Открыли все двери на улицу. Окна не откроешь, они в две рамы, на улице конец марта, морозы стоят. Походили- походили, да так с запахом гари и керосина спать улеглись, все дела по наведению порядка в доме оставили до утра.