1930. При чём же любовь?

 Не раз слышал я, что лебедь, потеряв спою подругу, сложив крылья, стремительно бросается к земле, навстречу своей гибели, и разбивается насмерть… Помню, какое глубокое впечатлении произвела на нас гибель планериста Петровского, врезавшегося в скалу. Говорили об этом разное, но больше всего о несчастной любви. Я попросил свидетеля этой трагедии Адама Дабахова, планериста и конструктора, рассказать мне всё, что он знает об этом. Вскоре пришёл ответ. Вот он: «В 1929 году симферопольские планеристы получили в Коктебеле от начальника слёта в подарок планёр Г-6. Планёр имел по тем временам хорошие лётные качества. Но летали на этом планёре не все, а только наиболее подготовленные: Шарапов, Петровский, Верзилов и я.
        В тот период руководителем кружка был Шарапов Александр Николаевич, а я — старостой. Ранней осенью 1930 года, в один и а воскресных дней группа планеристов выехала из города на полеты. Планёр Г-6 аккуратно размещался на четырёхколёсной тележке на пневматиках. Дышло, то есть управление, поручалось наиболее серьёзному Верзилову, а остальные планеристы толкали тележку. И єто называлось «ехать». Посоветовавшись с Верзиловым, мы решили избрать для полётов новый склон. В практике кружка это было обычным явлением, постоянного аэродрома мы не имели. Выбранный склон находился в трех километрах от города. Под склоном протекает воспетый Пушкиным Салгир, где в живописной местности расположен Воронцовский парк, а неподалёку от склона — деревня Битак. Полуторакилометровый склон при высоте метров восемьдесят и крутизне градусов сорок весьма пригоден для парения. Его вершина, как и на Узун-Сырте, имеет отдельные плавные, но почти отвесные скалы. На вершине много посадочных площадок, в том числе и на старте. Под склоном посадка возможна только вдоль склона, на террасу, а дальше опять уклон к долине реки, к
фруктовым садам. Место для старта — «карман», взлёт с вершины, запуск — с амортизатора. Ветер — точно на склон, юго-западного направления, скорость 6–8 метров в секунду. Планёр, как всегда, мы собрали на вершине, на старте, и первый полёт выполнил я. Продолжительное парение мне не удалось, после взлёта я развернулся вправо вдоль склона, прошёл на высоте гребня весь склон, но на развороте к старту потерял высоту и вынужден был сесть под склоном на террасу. Вторым взлетел Верзилов и точно повторил мой полёт. Когда планёр был вытащен снова на старт, появился Ричард Петровский. Месяца полтора он не посещал кружок, о предстоящих полётах ничего не знал, случайно увидел на фоне неба лёгкий силуэт планёра в воздухе и пришёл. Петровский летал лучше нас всех, и уже в то время освоил 5–6 типов Планеров, в том числе и «Буян» Шарапова. Он считался первым крымским парителем. Петровский взлетел, развернулся вправо и сразу выпарил выше склона метров на тридцать. Пройдя метров триста на этой высоте, Петровский стал делать разворот на 180 градусов в обратном направлении, то есть к старту. Но из разворота не вышел и с
углом пикирования градусов тридцать и уже без крена врезался в отвесную скалу. От планёра остались одни щепки, а Петровский погиб. Катастрофа произошла на глазах у всех нас, в ста метрах от старта, почти на вершине склона. Мне кажется, что Ричард, делая разворот на малой скорости, передавил ногу, потерял скорость, а, следовательно, и управляемость, однако явного срыва в штопор не было. Планёр как бы не вышел из разворота. Поломанная правая нога пилота говорит о том, что правая педаль была дана на вывод до отказа. Так думает и Заярный, присутствовавший при этом. При чём же здесь любовь? Мы все, кружковцы, были энтузиастами, отдавали всё свободное время постройке планеров и ремонту. Лозунг нашего руководителя Шарапова был: «Летать — так ломать, ломать — так починять». И мы летали, ломали и починяли. При этих условиях не оставалось времени следить за своей внешностью. Ричард Петровский занимал первенство и в этом отношении. Вихры стояли у него дыбом и мало общались с расчёской и ножницами, физиономия и руки были всегда вымазаны. На ногах старые башмаки, на плечах — насаленная куртка слесаря. Не ни много
лучше выглядели и остальные планеристы.
        И вот появилась хорошенькая девушка Таня. Была она в кружке человеком случайным и недолгим. На полёты не ходила и не летала. Зайдёт, бывало, в кружок, пощебечет, посмеётся и исчезнет с од ним из двух своих ухажёров. У нас же всё пошло к чёрту. Невероятно, но факт! Ричард постригся, помылся и даже сделал пробор. То же стали делать и другие. Дела в кружке пошли хуже, многие познали горечь неудовлетворённой любви и ревности, а Ричард, очень скромный, замкнутый, стал более грустным и скоро совсем перестал посещать кружок. В те молодые годы я считал, что планёр твёрдой рукой был направлен в скалу, а сейчас, когда за плечами 54 года, романтика отходит, и прошлое и разум становится холодным и ясным, я склонен считать, что катастрофа произошла в результате потери скорости при развороте. Другие причины, как-то: неисправность планёра, метеоусловия, сложность обстановки — отпадают полностью…» Верно, Адам. В 54 разум становится более ясным, а сердце иногда холодным. Но ведь Ричарду было 20!

…Не раз бывалые люди рассказывали мне, как, став одиноким, лебедь уходит в свой последний полёт и, сложив крылья, бросается с высоты на землю, навстречу своей гибели…
        То лебедь, а человек?