В Харькове (1834-1835) - 13

Удалением от столицы ослабил дядя и опекун мой деятельность мою в получении моих прав и родительского наследства. Граф Самойлов не только спас меня, но и ссудил деньгами на дорогу в войско. Однако же государыня, из показаний моих проникнув несправедливость дяди и опекуна моего, высочайше изволила повелеть графу Самойлову посоветовать ему от себя быть снисходительнее со мною и снабдить меня нужным. Граф получил от него в ответ, что он дает мне недвижимое имение родителя моего. А дабы не иметь надобности выполнить обещанного графу и держать слово, не раз и мне данное, в возвращении наследства, то спустя месяц после прибытия в войско снова предпринял он меня чернить. Одна из подпор его, или обманутая наружностию и представлениями его обо мне особа, приехала в Гродно и извергнула на меня клеветы начальствующему тогда войском князю Николаю Васильевичу Репнину, который, к счастью моему, отнесся к теперешнему статс-секретарю Энгелю, давнему моему приятелю, сделавшемуся благодетелем моим, снятием с дяди и опекуна моего маски и возвращением мне благорасположения князя Репнина.

Несколько месяцев спустя князь Сергей Федорович Голицын, у коего был я дежурным, обращавшийся со мною наиприятнейшим образом, возвратясь из С.-Петербурга, где был дядя мой, к корпусу, при котором я оставался, сделался ко мне чрезвычайно холоден. Я объяснился, а он, прочитавши переписку мою с дядею, обещал все то сделать, что может облегчить мое положение. На месте князя оставался тогда начальствующим генерал-майор, что ныне генерал-от-кавалерии, Обресков, свояк дяди и опекуна моего. Опасаясь быть им гонимым, так как находился я под присмотром в войске, выпросил у него дозволение съездить в полк, куда послал он два повеления, дабы я к нему возвратился. На первое отозвался я болезнию, а на второе -- расположением служить в рядах. Полку сказано было в поход; мы прибыли в Вильно, где опять встретила меня интрига дяди и опекуна моего. Притворяясь всегда быть ко мне снисходительным, но действуя против меня тайными пружинами, пронес через одну из подпор своих слухи, будто бы я якобинец, прощенный императрицею по просьбе его. В Вильне так хорошо он устроил орудия свои, что меня схватили, повлекли и без всякого исследования и объявления причины, по высочайшему повелению, в декабре 1796 года ввергнули в одну из динаминдских тюрем, где не имел я иногда первых надобностей человеку и томился неизвестностию, за что и на долго ли посажен.

В течение заключения моего дядя мой, имея все родителя моего наследства в руках своих, не прислал мне ни копейки, ему не можно отречься опасностью, разве не мог он прислать денег через десятые руки. Приятели мои и знакомые за несколько сот верст навещали меня и доставляли помощь.

Блаженной памяти император Павел в бытность свою в Динамияде в 1797 году спросил у коменданта, где я и как себя веду? и, по одобрению, приказал у меня спросить, чего желаю я? Желание мое коменданту было известно, я его приготовил на сей случай, и он отвечал: "Чтобы быть судиму". Государь возразил: "Он молод, пускай еще посидит, сей урок пригодится ему для переду".