Однажды этот же Александр Иванович, будучи конно-артиллерийским офицером и уже имея один или два знака отличия, приехал в отпуск к родителям. Посещая знакомых, он брал экипаж и лошадей своего отца, который их берег пуще глаза. От быстрой езды он нередко возвращался на лошадях взмыленных и усталых. Отец замечал ему это и просил лошадей беречь. Раз, в праздничный день, Александр Иванович отправился в село Введенское к соседям Травиным, где ухаживал за одного из дочерей помещиков этого села. Засидевшись за полночь, он во весь дух помчался домой, предполагая отца найти в постели, но отец встретил его на дворе. Взглянувши на измученных лошадей, он покачал головою, молча отправился в свою комнату и по пути наломал березовый веник. Когда молодой человек вошел к нему в комнату, он запер за ним дверь и сказал: "Я много раз просил тебя беречь моих лошадей, но ты не счел нужным обратить на это внимания, ну, так я как отец считаю нужным научить тебя уважать слова родителей,-- снимай кресты и мундир". Изумленный сын стал извиняться и просил объяснить странное требование. Когда же отец без объяснений повторил свое требование, он снял кресты и мундир; тогда старик сказал: "Пока на тебе жалованные царем кресты и мундир, я уважаю в тебе слугу царского, когда же ты их снял, то вижу только своего сына и нахожу долгом проучить розгами за неуважение к словам отца".
-- Помилуйте, батюшка, -- завопил молодой человек,-- ведь это ни на что не похоже -- сечь как ребенка. Я виноват и прошу вас простить меня.
-- Ну, брат, -- возразил старик, -- если не считаешь долгом исполнить волю мою, ты мне не сын, я тебе не отец. Кто не чтит родителей, тот не будет чтить ни бога, ни царя и не будет признавать никакого нравственного долга. Теперь как знаешь: или я тебя высеку, или мы навсегда чужие друг другу.
Александр Иванович знал настойчивый нрав отца, туда-сюда повертелся, ни на что нейдет старик -- разделся, да и лег на пол. Рукой, дрожащей от волнения, отец стегнул его веником и поднял, -- сын опустился перед ним на колени, по лицу старика катились слезы, он горячо обнял сына и благословил его.
Благословение отца не прошло даром.
В настоящее время странно и грустно представить себе, что отец сечет взрослого сына, но в тот период времени уважение к родителям стояло в своем зените. Еще страннее и грустнее несколько лет тому назад поразил меня разговор с одним очень неглупым молодым человеком. Слушая его жалобы, как он нуждается, я спросила, отчего это, когда родители его имеют хорошее состояние.
-- Я с отцом в ссоре, он ничего мне не дает, да я и брать-то от него ничего не хочу, -- сказал молодой человек.
-- Как же вы не стараетесь прекратить такие ненормальные отношения, -- заметила я, -- за что это у вас разлад?
-- Год тому назад я был у отца в деревне; раз за ужином мы с ним горячо поспорили, отец позволил себе резко выразиться; я вспыхнул и бросился на него с ножом.
Я невольно отодвинулась от него с чувством ужаса, и у меня вырвалось восклицание: "Возможно ли! на отца с ножом!"
-- Что ж, -- возразил он спокойно, -- не терпеть же, когда он несет вздор, да еще и дерзости говорит! Права наши равны. Между нами все кончено.
Я вспомнила, что в Москве он живет в доме отца, отдававшемся внаймы, и сказала: "Стало быть, вы нанимаете квартиру в доме ваших родителей? Мне говорили, у вас очень хорошее помещение".
-- И не думал, дом-то пустой. Поместился -- и все тут.
-- Да ведь вы сказали, что между вами все кончено.
-- Конечно, кончено, так что ж, дом никто не нанимает, а мне нанимать квартиру не на что.
Ну оно и логично.
Спустя несколько лет я слышала, что этот молодой человек провел жизнь в ошибках, не легко ложащихся на душу, истекавших из его нравственных основ, и рано кончил жизнь. А были в нем задатки и хорошего.
