Поносный барак

   Физически и морально я был еще в тяжелом положении. Как сказано выше, я не мог не только стоять, но и сидеть на койке несколько минут, как сразу кружилась голова, и нужно было вновь ложиться. Это продолжалось около полутора месяцев после нашего прибытия в седлецкий лазарет, как вдруг однажды к нам зашел М.М.Гнорозов, который жил в этой же комнате, на втором этаже, напротив моей койки, и говорит: "Хватит вам лежать! Выходите работать, примите поносный барак N4, там нет врача, и вы сможете чем-то помочь больным". Мне стало обидно, что человек, которому я старался всячески помочь, вдруг гонит меня на работу, не считаясь с моим состоянием: "И это говорите вы, Михаил Михайлович, хорошо зная мое состояние?"

   - Знаю, потому говорю: идите работать, вам же лучше будет.

   - Как я смогу работать, когда на ногах не могу стоять, да и нет второго сапога на ногу.

   - Сапог-то найдете, пойдемте я покажу вам, где надо работать.

   Так он потащил меня в конец двора лазарета, где находился 4-й барак, который называли "поносным бараком", так как здесь лежали на соломе (никаких коек, даже нар не было!) больные с поносами. Но поносы были следствием не кишечной инфекции, а как синдром пеллагры - безбелковых отеков (хотя у части пленных пеллагра протекала в сухой форме). Это было в обеденное время, санитары несли баланду в ведрах и заносили за ширму. Гнорозов ушел, и я остался наедине с сани­тарами за ширмой. Здесь было занесено восемь ведер баланды. Я обратился к санитарам с вопросом:

   - Зачем заносите вы ведра за ширму, а не раздаете сразу больным?

   - Эти два ведра, - сказал один из санитаров, - мы оставим себе, а потом начнем раздачу.

   - Как вам не стыдно! Там, в бараке, лежат наши братья, которые находятся в тяжелом, беспомощном состоянии и только мы можем как-то помочь им, а вы отрываете от них пищу, ускоряя их гибель? Подумайте, как вы выглядите!

   Я не ожидал, что мои слова могут иметь такое воздействие, даже подумал, что санитары начнут огрызаться, но, к счастью, они оказались не совсем потерянными, стали оправдываться, что они не отнимают от пленных, а записывают больше, чем есть больных, то есть обманывают немцев и полу­чают больше пайка, чем следует. И действительно, я убедился, что каждое утро подходит немецкий солдат и издали кричит: "Вифиль ман?" (сколько человек). А наши санитары называли удвоенную цифру. Немцы не заходили в бараки, боясь заразиться болезнями, а может быть, и нападения отчаявшихся голодных людей.

   Однако я начал говорить санитарам барака о нашем долге перед Родиной, пе­ред ее людьми, попавшими в немецкий плен и ставшими "доходягами". Мы должны всеми своими возможностями помочь им выжить. Поэтому, обманывая фашистов, полученную таким образом в повышенной норме баланду, мы должны делить между теми, кого еще можно спасти от смерти. А среди "доходяг" было немало особо ценных для страны людей. Например, в нашем бараке лежал какой-то московский ученый. Он выделялся среди всех, находящихся в четвертом бараке: он ничего не просил, глубокомысленно молчал, глядя на собеседника, словно экономил энергию на произнесение слов. С первых дней моего знакомства с ним я почувствовал к нему симпатию и решил во что бы то ни стало спасти его. Поэтому он был у нас на особом снабжении пищей и лекарствами, но, к сожалению, эта помощь была начата слишком поздно - через несколько дней он скончался. Но некоторые другие, благодаря доба­вочной порции баланды, которую мы получали, обманывая немецких солдат - "шефов" наших бараков, собирающих сведения о количестве больных, были спасены. Однако на­ши возможности обмана с каждым днем уменьшались: немцы стали с порога считать лежащих на соломе больных. Однако и после этого обман не прекратился: умерших не выносили до проверки, и на них получали паек, правда, "масштабы" были уже не те.

   Первые дни после начала работы в четвертом бараке я сам, сильно изголодавшись за время лежа­ния на койке, стал поглощать баланду в огромных количествах. Стало возможным также выделять баланду для Саши и Паши.