Минский лагерь советских военнопленных - 2

   Вернемся к рассказу об эшелоне военнопленных из Минска на Запад, в неизвестное... Как было сказано, товарные вагоны, в которых нас везли, были набиты до отказа. Наша тройка - Александр Яковлевич, Прасковья Ивановна и я, - были втиснуты в самый угол вагона, как сельди в бочке, сдавливая до невыносимой боли раненые конечности. Настроение у всех "пассажиров" вагона было ужасным, почти безнадежным, во всяком случае, бесперспективным, хотя и в этих условиях вопросы "как быть?", "что делать?" сверлили наш мозг. И мы совсем тихо, шепотом, делились друг с другом. Но совсем неожиданными были слова Александра Яковлевича, произне­сенные у самого моего уха: "Ты, Ваня, смотри, не проговорись, что я еврей... Дело в том, что с первых же минут пленения мы слышали от самих же немецких солдат об их особо ненавистном отношении не только к политработникам нашей армии, но и к евреям. На каждом шагу они произ­носили, как ругательство, слово "юде" (еврей) и спрашивали: "нет среди вас евреев?". Но я никак не думал, что мой друг - еврей, всегда считал его за русского, хотя это для нас, советских людей, это не имело никакого значения, мы были воспитаны в духе ленинского интернационализма. Для нас не было разницы между русским и татариным, узбеком и белорусом, немцем и поляком. А вот теперь у "национал-социалистов" мы своими ушами слышали "реализацию" их теории "о высшей расе". Однако Александр Яковлевич меня крайне удивил: "Какой же ты еврей, что выдумываешь? - говорил я ему". "Да действительно же, я еврей", отвечал он. - "Как жe я проговорюсь, если я всегда считал тебя русским, да и зачем я стал бы говорить на эту тему, с кем бы то ни было?"

   Немцы хорошо позаботились о нашей охране. Снаружи наши вагоны были закрыты на замок, в тамбуре сидел хорошо вооруженный, окна товарного вагона были укреплены колючей проволокой. Кроме того, в составе поезда были специальные вагоны для солдат и офицеров охраны. Не позаботились фашисты о людях, которых везли без пищи, воды, свежего воздуха - в спертых от духоты вагонах. Поезд подолгу стоял на остановках, но двери не открывались, в качестве туалета использовалась водосточная жестяная труба, приспособленная к вырезанному в двери вагона отверстии. Но страшная теснота сделала почти невоз­можным подход к этой трубе-туалету. На одной из станций, где поезд стоял очень долго, разрешили сойти с вагонов и стоять непосредственно у своих вагонов. К нам подошла немка в форме медсестры и, увидев в моих петлицах медицинскую эмблему, спросила: "Вы врач? Ранены? Вот видите, приходится воевать с Вами!". - "Да, но не мы напали на вашу страну", - ответил я ей. Но она не была настроена против нас и по-человечески сожалела, что приходится воевать немцам с русскими. Нужно сказать, что это был первый случай сочувственного, человеческого отношения к нам, если не считать начальника колонны из минского лагеря, ведшего нас на минский вокзал. Среди бесчеловечного, зверского отношения к советским военнопленным со стороны подавляющего большинства фашистских солдат, челове­чность отдельных немцев выглядела трогательно.