Ярцево - 4

Спустя два дня после пребывания у Глафиры Ивановны, я переоделся в штатское (одежда принадлежала жившему до войны учителю, который уехал в отпуск и из-за войны не смог вернуться в Ярцево). Глафира Ивановна с утра предупредила меня, что я остаюсь дома один и ушла куда-то. В штатском костюме, согласно принятой версии, я должен был играть роль мужа, который приехал за "женой", но ввиду войны "застрял" в Ярцево. Нужно сказать, что женщина, приехавшая из Краснодара, с одной стороны хотела выручить меня, скрыть от немцев, а с другой, она страшно стеснялась, когда говорили ей о "муже".

   В семье Глафиры Ивановны питание, по тем временам, было вполне удовлетворительное. Хотя не было хлеба, но была картошка в неограниченном количестве, ее отваривали в мундире и ели. Тут добавилось еще около трех килограммов мяса от зарезанной лошади. Плохо было с солью: она кончалась, а взять было негде. Почти не было лука. Но жить на таких "харчах" было вполне возможно. Все ездовые постепенно были переправлены в "лес", лошади и подводы, на которых мы ехали, были ликвидированы для немцев. Согласно плану, намеченному как раненым, так и некоторыми жителями Ярцево, у которых они находились, в перспективе мы надеялись по мере выздоровления раненых направлять их на "лесные работы", подразумевая под этим партизанский отряд, о котором нам они намекали.

   Как уже отметил, уже в два дня я преобразился в крестьянина, приехавшего за своей "женой", оставшись один в доме читал какую-то книгу, как в дом ураганом ворвались двое в форме немецких солдат. Один из них на чистом русском языке громко обратился ко мне: "Эй, хозяин! А ну покажи корову!" Я испугался, зная, что означает "показать" корову, когда нет дома ее хозяйки! Молоком этой коровы (можно сказать, единственной) пользовались все маленькие дети, оставшиеся в оккупации. Я был уверен, что корову уведут, а что скажу я хозяйке, доброй Глафире Ивановне, оставившей меня "сторожем"? Подумав об этом, я ответил: "Я не хозяин! Хозяйка скоро придет, зайдите немного позже".

   Но мне не дали говорить. Русский в немецкой форме с фашистской душой перебил меня:

   - Не хозяин? A кто же вы?

  -- Я гость - говорю, - приехал накануне войны за женой...

   Он вновь перебил меня:

   - Откуда приехал? А кто вы такой? - и вдруг, перебив самого себя, сказал:

   - Ну, все равно выходи, покажи корову!

   - Вы же видите корову, она привязана во дворе, - страшно волнуясь, сказал ему, но пререкаться с ним было опасно. Я стал выходить и в этот момент, но от него, как от коршуна, не ускользнула моя хромота, он вновь обратился ко мне: "Это что, вы хромаете? Вы ранены?" Что отвечу ему, кроме правды, рану ведь не скроешь под повязкой: "Да, при разрыве мины был ранен в ногу, на станции..." - "Ну, ладно, покажи корову! Она доится?"

   Выйдя во двор, этот шакал направился к корове, которая сразу им понравилась, и они весело увели ее. Я был возмущен, пытался просить, уговаривать подождать хозяйку, но это не произвело никакого впечатления. Однако они, о чем-то пошушукались и подозрительно смотрели на меня. Я понял: они зайдут за мной или пошлют других, а хозяйки все нет! Я быстро надел свою воен­ную форму, так как в штатском могли принять за разведчика и расстреляли. С другой стороны, если придут эти разбойники, угнавшие корову, они могут вспомнить о том, что я гость, приехал перед войной за женой, но есть надежда, что у них в голове была корова, а не мой рассказ. Что делать? Так или иначе, я рискую, а уходить некуда, да и не могу из-за раненой ноги, а тут все нет Глафиры Ивановны, которая смогла бы что-то посоветовать. А вдруг не придут за мной? Это был лучший, но маловероятный вариант. Так я думал-передумывал, как вдруг во дворе показались два немецких солдата, которые вошли в дом и без каких-либо вопросов предложили поехать с ними, но повезли недалеко - всего нa расстоянии двух-трех кварталов, к счастью, привезли не в комендатуру, а в немецкий госпиталь. Меня сдали часовому, а тот указал у входа на сено, где я мог располагаться, пока будут какие-то распоряжения. Я прилег на сено и с грустью раздумывал о моей судьбе. Вдруг я заметил недалеко от меня стоящего и пристально наблюдавшего за мной внука Глафиры Ивановны. Он заметил мой взгляд, крикнул пару слов: "Она придет за вами..." В этот момент часовой закричал на него, пригрозил автоматом. Мальчик, оглядываясь, удалился, и я больше его не видел.

   Итак, мне не удалось уйти из плена, и в этом виновата была моя раненая нога. Но я был доволен тем, что отняли у немцев более десяти лошадей и подвод, и освободили из плена около 40 человек. Может быть, не всем из них удастся уйти в лес, соединиться с партизанами, не всем удастся выжить в таких условиях, но все, что удастся, - это уже удача! Я пролежал возле военного госпиталя на сене около часа. Это было послеобеденное время. Прибыла какая-то крытая грузовая машина, куда погрузили с тяжелоранеными немецкими солдатами. Затем погрузили также носилки с советской женщиной в цивильной форме, у которой развивалась газовая гангрена, после чего обратились ко мне: "Лoз, лоз!" - выходи, выходи!