Сбор обезоруженных измученных людей

   Недалеко от лесной поляны, где погиб полковой комиссар, на большой площа­ди немцы собирали группы измученных обезоруженных красноармейцев. Здесь, на передовой линии, я не видел, чтобы немцы били плен­ных, лишь грубо покрикивали на них. После контузии сильно ныло у меня в деснах, два зуба были выбиты, остальные, особенно справа, расшатались. Но контузия привела к общему угнетению и упадку сил, тем более, от беготни чуть ли не на одной ноге растревожилась моя рана, которая сильно болела. Некоторое время я, сидя на земле, полудремал. Когда проснулся, увидел начальника политотдела, в рубашке, на месте петлиц кото­рой был виден след знака отличия - ромбы. Один из плененных крас­ноармейцев подошел, обратился к нему по военному: "Товарищ начальник политотдела!". На него тут же шикнули: "Ты с ума сошел? Забыл, где находишься, к чему такое обращение, ты что, выдать хочешь?" - шепнул ему один из сидящих рядом. Красноармеец, знавший начполитотдела, сильно смутился, оглянулся вокруг с грустью и ответил: "Да что Вы, ребята!"

   Начполитотдела стоял недалеко от меня, и я отчетливо видел, как он побледнел, когда к нему обратились по званию, что могло кончиться для него весьма печально: как потом мы узнали, политработников и евреев немцы обычно расстреливали! Надвигались сумерки. Было холодно. Я весь продрог. Вдруг возле меня прошла военврач-токсиколог одного из медсанбатов армии. Увидев меня, она сочувственно стала расспрашивать, затем подозвала стоявшего недалеко от нас военнопленного и сказала: "Доктор! Я прошу Вас, если Вас спросят, скажите, что он мой муж... Знаете, говорят, что немцы обращаются с пленницами как с товаром, но если узнают, что я с мужем, то, наверное, не будут трогать. Вы сделаете это для меня?" Я согласился быть лжесвидетелем, чтобы это сберегло ее честь. Она была довольна моим согласием и отошла от меня вместе с "мужем". Трагедия этой женщины была особенно большой. Она как специалист-токсиколог была мобилизована и отправлена на фронт, а ее муж был оставлен с детьми в Ростове-на-Дону. Ко всему этому теперь прибавился фашистский плен, который был страшен не только женщинам.

Холод все усиливался. Уже вечерело. Неожиданно появилась вышеназванная женщина-токсиколог и предложила перейти в сарай, который находился в 50 метрах. Я поднялся, тяжело опираясь на палку, и с большим трудом двинулся зa нею. В дощатом сарае, куда она привела меня, было yжe полно раненых. Они потеснились и посадили меня. Оказалось, этот сарай был без крыши, так что здесь вряд ли было теплее, чем во дворе. Правда, стены сарая защищали нас от ветра. Утомление и переживания дня взяли верх, и я зас­нул тяжелым, неприятным сном. Вдруг слышу, меня будят, эта была та же женщина-токсиколог. Она пришла обрадовать меня тем, что имеется возможность отправить раненых в немецкий госпиталь, куда она хочет отправить и меня. (Тут только я заметил, что все мы были покрыты снегом в 3 см.) Ни она, ни я не подозревали в происходящем никакого подвоха. Пришла высокая товаропассажирская машина типа "Студебеккер". Мне помогли подняться в кузов, где я занял место на широкой скамейке. Это было около 22 часов. Было совершенно темно и очень холодно, причем холод усиливался во время движения открытой машины. Но надо было все перетерпеть, чтобы в госпитале немного отдохнуть, прийти в себя, найти выход из создавшегося положения. Может быть, удастся из госпиталя сбежать? - мечтал я про себя...