Моя модель позировала отлично. Десятками минут она могла оставаться неподвижной. Иногда, в процессе технической уделки работы, мы разговаривали. Иногда, при нужной мне подаче выражения, я поднимал ее настроение, или восторженно говоря о живописи, или о ней самой, чтоб залить румянцем ее лицо и заискрить глаза. Бывали минуты, когда она становилась рассеянной, — я понимал — сведения от Синей Бороды ее тревожили, может быть, она мысленно уже расставалась с этим домом.
Первая фаза работы пройдена была быстро. На третьем сеансе внешняя копия с образца была мною взята: изображение напоминало даму, какою она была вообще, надо было работать дальше, чтоб обострить черты, свойственные специально этому, а не иному субъекту. Всякое лицо имеет уйму выражений — остановиться на одном, чтоб не разбежались глаза, чтоб несхожие выражения не появились одновременно в различных частях лица, — в этом состояла задача.
В. Серов в таких случаях прибегал к бытовой характеристике: своим персонажам он заранее предпосылал их обиходные привычки и манеры держания себя на людях. Достаточно вспомнить портреты его работы: Морозова, Орлову, Гиршмана.
В мировом искусстве есть портреты: «Мать» Рембрандта, «Портрет неизвестного» Ван Дейка, «Форнарина» Рафаэля, головы некоторых апостолов в «Тайной вечере» Леонардо, в которых представлен основной, неповторяемый тип человека, — я, конечно, не был в силах добраться до этих высот, но я уже знал, что дорога портрета ведет на них.
Я остановился описанием на этой работе как, пожалуй, на первой моей вещи — выше этюдного значения. С запасом моих европейских наблюдений впервые в этой работе сделал я определенный шаг за стены московского училища. Работа шла, бодрила меня самого: в ней развернулись новые краски, минуя серые гаммы, тогда еще модные.
В перерывах мы вместе рассматривали картину, изображение становилось уже кем-то третьим среди нас.
— Вот если бы вы не трогали больше ее верхнюю часть лица! Право, она у нее очень выразительна! — говорила модель.
Я и сам по неопытности подходил в процессе работы к моментам боязни, чтоб не испортить сделанное, но потом борол в себе это чувство и как бы за паутинку вытягивал из холста еще ближе к завершению мою работу.
Видел я потом во сне этот портрет вышедшим из рамы и оживленным и видел, как кошмар, его смерть, распадение в обугленную пыль, развеянную степью для новых почвенных образований.
Свободное копирование
