И потом — еще одно происшествие, но это порадовало нас. Жизнь в таежном совхозе не была мирной — то одно случалось, то другое. Лагерная жизнь колыхалась, как болотная трясина. Лазоренко все продолжал по ночам эти свои оригинальные сеансы перевоспитания. У него получалось точно по тому рецепту, о котором тогда широко писалось в газетах, а именно: не надо останавливаться на достигнутом, а искать и открывать все новое.
И Лазоренко открывал это новое. Он придумал новый метод «перевоспитания», очень для него удобный, так как на теле не оставалось никаких следов насилия.
Теперь Лазоренко раздевал свою жертву до нижнего белья и босиком загонял в ледник на какое-то время, После этого появлялось воспаление легких, но мало ли чем болеют в лагерях! Лазоренко за это не отвечал. Жена Лазоренко была худая, изможденная русская женщина. Жаловалась заключенным-уголовницам, когда те приходили на уборку квартиры, что муж ее Лазоренко совсем из ума выжил — бьет, истязает, грозит убить. Уголовницы об этом рассказали всем в лагере.
А потом вдруг совсем неожиданно в совхоз приехали два чина из бериевского ведомства и увезли нашего Лазоренко. Куда они его дели, мы не узнали, но Лазоренко исчез с нашего горизонта.
Мы все были очень удивлены: кто мог сообщить о делах, творимых Лазоренко в «Каменке». Мы полагали, что это дело рук его жены, ибо заключенные никогда не жаловались выше, они знали, что такие жалобы оборачиваются против них самих.
Вскоре я покинул этот грустный таежный уголок, покинул без всякого сожаления. Меня перебросили в Кожву, в 6-е отделение лагеря. На станцию Каменка меня теперь уже этапировали с конвоем, и мы шли на станцию по-моей же визирке — кратчайшим путем.
Совхоз «Каменка» остался в моей памяти как пятно плесени в глухом таежном лесу.
И, вспоминая теперь «Каменку», и другие подобные каменки бериевского ведомства, и все то, что я пережил в этих заведениях в течение 16 лет, я сам удивляюсь. И каких только людей я там не повстречал, и чего только я там не насмотрелся!
