|
|
31/X «ОТЕЛЛО» Спектакль прошел на большом уровне. Ю.А. прибегал после каждого акта и неизменно хвалил. Попробовал кое-что изменить: в сенате, например, вел себя свободно и непринужденно, делился своими соображениями, подходя и чуть касаясь одного из сенаторов. На Кипре изменил обстоятельства: раньше — появлялся на Кипре, не зная, что Дездемона здесь, а отсюда — целая гамма переживаний при встрече, теперь — попробовал играть, зная, что она здесь, и поэтому просто бежал ей навстречу. Как будто бы вернее… Я даже подпрыгнул хохоча. Очевидно, это понравилось. Ю.А. одобряет. Проверю еще несколько раз. Это мне тоже нравится. Самочувствие от спектакля — исключительное. С одной стороны, будто все это происходило со мной, а с другой стороны — я ни на мгновение не забывал, что передо мной зрительный зал. Я жил жизнью героя. Какое-то двойное существование. Жизнь моя, героя, человека, и с другой — меня, актера, зрителя… и то и другое вместе, и порознь, и неделимо. И все это очень свободно, не натужно, легко — вот основное ощущение от сегодняшнего исполнения. Весьма приятное ощущение. Легко и свободно шла линия нарастания, легко и естественно менялись куски, краски, от хохота до слез и наоборот… Просто и сами собою буквально лились слезы. Непринужденно и послушно выражал голос. Нет, у меня не было вообще такого спектакля. Это первый. Только бы не покинуло меня это творческое самочувствие! Это, очевидно, та самая творческая радость, вдохновение, чем дорожит художник. Труден путь, но цель его радостна! Многие приходили, жали руку, целовали… Впервые слушал Вертинского. Хороший и оригинальный артист. Нашел свой стиль. До чего многогранна и разнообразна русская порода! Только представить себе: от — и до! Наглядное представление об эмиграции. Лучший агитатор за Советскую власть. Нужно было бы разрешить его концерты открыто. Впрочем, машин у театра столько, сколько не найдешь ни на одной самой знаменитой премьере. Но почему это нравится девушкам и женщинам — это для меня загадка. Для эстрадников блестящий образец, как надо делать свои номера. Технически безупречно. Выискано, ничего лишнего. Это мне нравится. По приему однообразно. Интереса хватает на одно отделение. Жест и интонация заставляют предполагать, что, прослушав 3–4 песенки, будешь знать всего Вертинского. Чувство к нему смешанное. И какая-то жалость к его старости (а вот у Качалова красивая старость). Эта подогнутая ножка, коленка к коленке, а другая — слабая, дрожащая, уже не держит. Улыбка несчастная, немного обиженная судьбой и вместе с тем такая милая. И книксен — и жалость к себе и изумление. И понимаешь, что сделано это хорошо, и удивляешься тому, как это можно было целую жизнь отдать такой ерунде. Человек знает славу почти всего мира, и как-то вдруг не хочется такой славы. Право же, не хочется. Нечто «нафталинное». Вышел на улицу, и этот ноябрьский, холодный вечер показался таким приятным и своим. |