9.10 Формалистические извращения

Формалистические извращения и антидемократические тенденции в музыке

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) Об опере "Великая дружба" В.Мурадели, опубликованное 10 февраля 1948 г. говорило о формалистических извращениях в музыке. Композитор Вано Мурадели был раскритикован по всем статьям. Но он не был великим композитором. Главный удар пришелся по Дмитрию Шостаковичу, Сергею Прокофьеву, Араму Хачатуряну, Виссариону Шебалину, Гавриилу Попову и Николаю Мясковскому.
 
Вот, что было там написано: 

«Особенно плохо обстоит дело в области симфонического и оперного творчества. Речь идет о композитоpax, придерживающихся формалистического, антинародного направления. Это направление нашло свое наиболее полное выражение в произведениях таких композиторов, как тт. Д. Шостакович, С. Прокофьев, А. Хачатурян, В. Шебалин, Г. Попов, Н. Мясковский и др., в творчестве которых особенно наглядно представлены формалистические извращения, антидемократические тенденции в музыке, чуждые советскому народу и его художественным вкусам».

Постановление было опубликовано в газетах.

Когда это случилось, в нашей семье удивились. Некоторые произведения Шостаковича и Прокофьева были трудны для непрофессионалов, каковыми были мои родители, но они понимали, что и тот, и другой – великие композиторы. Я уже не говорю о Лизе, та просто плевалась:

– Как можно писать о том, чего не понимаешь? Идиоты!

Я вспомнил, как бабушка, когда она еще была жива, сказала Лизе однажды:

– Прикуси свой язык.

Сейчас бабушки не было, но моя мама бросила Лизе:

– Перестань болтать. И та замолчала.

За «идиотов» могли и посадить. Для меня «формалистическое направление» тогда ассоциировались с какофонией, отсутствием мелодий. Что такое «формалистические извращения», я вообще не понимал, и никто мне не мог объяснить. Я пытался также понять, какие могут быть в музыке «антидемократические тенденции», но так и не понял.

Я долго смотрел на резолютивную часть постановления, где говорилось:

– Осудить формалистическое направление в советской музыке, как антинародное и ведущее на деле к ликвидации музыки. (И этого я не понимал, – как можно ликвидировать музыку или вести к этому дело.)

– Добиться исправления положения в советской музыке, ликвидации указанных в настоящем постановлении ЦК недостатков и обеспечения развития советской музыки в реалистическом направлении.

–  Призвать советских композиторов проникнуться сознанием высоких запросов, которые предъявляет советский народ к музыкальному творчеству.

«Осудить, добиться исправления, обеспечить, призвать проникнуться» – мне эти формулировки в применении к музыке казались странными.

Но на самом деле последствия этого Постановления были ужасными. Музыку этих замечательных композиторов, ставших внезапно опальными, было опасно исполнять – могли придраться и наказать. И их музыкальные произведения были исключены повсеместно. Мы перестали их слышать по радио. Их не исполняли в филармонии. Оперы исключили из репертуара театров. На этих людей стали смотреть как на зачумленных. А Виссариона Шебалина сняли с должности директора Московской консерватории, на которой он был с 1942 года.

Вот, что рассказывает великий виолончелист Мстислав Ростропович об этом времени:

10 февраля неожиданно произошёл этот ужас – идиотическое постановление Коммунистической партии, критикующее Шостаковича, Прокофьева и других и обвиняющее их в «формализме» в музыке. Конечно, более 80 процентов поклонников Шостаковича и Прокофьева сразу же отвернулись от них, потому что это было постановление Партии.

Возможно, у Шостаковича после этого остались друзья, которые его окружали, но Прокофьев, как я на самом деле считаю, остался после этого один со своей женой. После происшедшего я позвонил ему:

 – Если вы захотите со мной продолжить контакты с любой целью я буду тотчас готов.

Он сказал:

 – Спасибо большое, и конечно я бы хотел продолжить наши контакты.

Потом в 1949 году его близкий друг Николай Мясковский – великий композитор, по моему мнению, и человек который относился с большим уважением одновременно к Прокофьеву и к Шостаковичу, – сочинил свою первую работу после постановления, в котором  была и его фамилия. Но оно отразилось на нём плохо (композитор, как и Прокофьев, – заболел, и в 1950 умер).