Человек из небытия - 7

28 декабря я еще раз пригласила С. Д. в гости, уже домой, "на елку". Холодной военной зимой хотелось побаловать его уютом. В моей мини-комнатке жарко топилась голландская печка, похожая на камин, дверца оставалась открытой, и тепло лилось прямо на широкий диван, покрытый мехом. Мы сидели на нем, смотрели на веселую игру огня, слушали треск дров и мечтали. В углу слева поблескивали старинные елочные украшения, пахло свечами и хвоей. Рядом, на низком столике, - вкусные вещи, портвейн, какие-то стихи. С. Д. грелся, прислонившись к подушкам и к высокой спинке дивана, глаза блестели, он был доволен. Говорили весь вечер, кажется, о книгах. Как он любил книги! Особенно редкие. Я подарила ему "Пословицы и поговорки" Даля. Большие малиновые угли пламенели, переливаясь, угасали. Я пробормотала строчку из "Ворона": "...and each separate dying ember wrought its ghost upon the floor..." С. Д. любил Эдгара По, и мы стали вспоминать его стихи и рассказы.

С тех пор он стал изредка бывать у меня, я наконец добилась своей тайной цели: упросила его принести мне почитать его новеллы. Бедные пожелтевшие страницы, не познавшие типографского шрифта! Я не литературовед; анализ, критика и оценка их мне и теперь не под силу, это дело опытных ученых, и этому не место в сугубо личных воспоминаниях. А тогда я была совсем не готова к их восприятию. Мы когда-то проходили Свифта на третьем курсе, но можно ли было вполне понять Свифта в девятнадцать лет! Так же давно я читала Гофмана, но без особого увлечения, - в юности моим любимым писателем был Джозеф Конрад. О существовании Гюисманса и Кафки я не подозревала до встречи с С. Д. Новеллы неожиданно обрушились на меня как нечто поразительно новое, я читала их по ночам с любопытством, с недоумением. Они немножко напоминали рассказы Густава Мейринка. Одни вдруг задели за живое, порезали, как ножом, и запомнились навсегда; другие показались безжизненными, условными, даже заумными, но над всеми витала безысходность. Все мое самоестественное, жизнерадостное "я" противилось какой-то черной пустоте, бесчувственному отрицанию всего теплого и светлого в людях и некоторому, особенно в отношении к женщине, цинизму. Не так трудно мне было понять умом эти отравляющие дух новеллы, как высказать свое мнение их автору. Я ограничивалась вопросами и похвалами - даже того, что не совсем поняла. Воображаю, как он смеялся надо мной... а может быть, и огорчался?