Не всегда удача

В Карелии и на других фронтах действовало много отдельных батальонов, которых гоняли туда, где было трудно, то есть закрыть какую-нибудь «дырку», особенно в 1941-1942 годах при отступлении. Наш 199 отдельный лыжный батальон, прибывший на фронт в декабре 1941 года, был придан одной дивизии на Масельском направлении. С эшелона сразу на лыжи и погнали куда-то вдоль фронта, откуда были слышны не только артиллерийские и минометные стрельбы и канонады, но и ружейно-пулеметная перестрелка с левой стороны маршрута. В очень морозный ясный день по лесу мы добрались до соснового бора у большущего озера. Говорили, что на той стороне фашисты. С трудом сделали окопчики и полуземлянки для штаба, так как земля была настолько замерзшая и еще каменистая, что из-под кирки и лома летели искры. Через неделю в декабре еще решили разведать ту сторону озера. С нами за Сегозеро должны были пойти тоже в разведку не меньше пяти человек, с которыми мы должны встретиться где-то в середине озера Сегозеро. Они пойдут влево, а мы вправо. Нас было пятеро и каждому задача была поставлена особо: Мастеннин (карел) - слушать и понять разговор, если там финны; при необходимости разговаривать с дозорными, оглушить их и с Алехиным (грузчик с Оби) тащить, так как они самые здоровые и сильные мужики; Чураков и Шлемов (оба жуликоватые) работать ножом втихую, если наскочим на их дозор; а меня взяли, как самого маленького и хорошего лыжника для того, чтобы в случае необходимости на самой большой скорости вернуться к своим и сообщить, что завязан бой и вести своих на выручку. Задача была одна: пройти незаметно вдоль берега, узнать, где есть фашисты, запомнить и если удастся - случайно взять языка, как подарок к новому году и первая боевая операция нашего батальона.
Сначала все шло хорошо. Длинной зимней ночью мы почти перешли озеро. В пути встречались с разведкой соседней дивизии. Разошлись, как было предусмотрено. Видели огоньки, искры с труб землянок или палаток немцев, все старались запомнить. И вдруг во второй половине пути заметили камышовые острова, идущих трех фашистов с камышового островка озера к лесу. Это было уже под утро. Мастеннин, как старший и карел положил нас в камыши и говорит: «Слышно было плохо, но по разговору понял, что они отлежали ночь, на день идут в землянки, а вечером должны прийти снова на ночной дозор. Нам придется весь день сидеть здесь в камышах, а когда придут, попробуем взять одного. Сейчас пошевелитесь, на спирту будем греться. День не длинный. Должны выдержать».
Лежа в камышах, мы поели мерзлую колбаску, сожгли баночки сухого спирта по половинке, потом к концу дня с маленькой пургой Мастеннин снова предложил собраться в кучу и поставил задачу: «Около их места до озера есть камыши. Туда пойдут Чураков и Шлемов, мы с Алехиным будем метрах в десяти вон в тех камышах, а Саша останется здесь, готовый к стрельбе, и в случае неудачи - срочно на лыжи и к своим, аллюром в три креста».
Начало темнеть. С лесного мыса спустились 2 лыжника, и пошли прямо на нас. Метрах в десяти прошли мимо нас на свои места. Пулемет тащили на лодочке специальной белой и у обоих были еще автоматы. Расположились. Слышны разговоры. Прошло наверное, с полчаса, а третьего нет. Мастеннин дает сигнал свистом ветерка, и Митя с Шлемовым, а в это же время Мастеннин и Алехин соскакивают, одним броском и там. Митя Чураков одним ударом ножа накрыл одного, а Шлемов прикладом по шее другого. Алехин веревкой заматывает второго, сует в рот его же рукавицу и сваливает на их белую лодку. С пулемета взяли затвор, забросили ленту, автоматы на плечи и ушли. При таком холоде сразу стало тепло. Через полтора или два часа, наверное, там, где мы были, полетели вверх тусклые ракеты, видимо пришла смена - а там труп и пустой ручной пулемет. Не снижая темпа хода, мы к утру добрались до своих берегов и перепотевшие, уставшие свалились у береговых камышей. Фашист стал брыкаться, что-то мычать и Мастеннин вынул кляп изо рта. Подошел командир роты Михайлов и помначштаба Карабинков. «Ну, молодцы! Хоть на сутки опоздали, - сказал Карабинков». Михайлов хотел что-то сказать, но онемел, глядя на фашиста, который наклонил голову, и укусил петлицу своего френча. Сразу изо рта и носа пошла пена, глаза выкатились, и он свалился на лед. Мы, конечно, все встали и онемели. В это время появляется комбат Жатько И.Р. и удивленно смотрит на нас всех и говорит: «Зачем тащили мертвого? Из-за этого опоздали на сутки!» Но Карабинков ему объяснил, что привезли живого, а тут вот открыли рот, и он видимо проглотил яд-капсулу. Так нам фортуна изменила в конце операции. Жатько, конечно, поругал нас, но когда в штабе отметили места, где что видели, сказал: «Задание выполнили, но не полностью. Первый блин получился комом. Соседи тоже попали под засаду».
Обычно в газетах всегда писали про удачные операции, взятие языка или разгром какого-либо гарнизона немцев, но было не меньше провалов. В 1943 году, когда я уже был разведчиком отдельного артдивизиона после разгрома нашей бригады и особенно 199 батальона, мы стояли в с. Лехта, вернее около Лехты в лесу, в нескольких километрах. Бригада часто посылала в тыл противника за языком или разгромить какой-либо гарнизон немцев.
Летом снарядили группу - человек восемьдесят, чтобы у речки Чирка-кэм пошурудить противника, то есть разгромить один гарнизон и взять языка, если удастся. Разведчиков собирали со всех батальонов, в том числе и от нашего дивизиона взяли троих. Меня отправили по причине того, что я не поехал в артучилище в Благовещенск, фактически самовольно вернулся со штаба фронта.
Шли мы несколько суток. Сплошной линии фронта в Карелии не было и мы шли между фашистскими гарнизонами, кривляя и желая, чтобы не нарваться на них. Шли больше всего ночами, хотя день мало отличался от ночи. На шестые или седьмые сутки, во время привала- дневки заметили, что в сосновом бору много ворон. Проверили, и оказалось, что там лежат наши солдаты, вернее их кости несколько десятков в белых маскхалатах. Командир группы, капитан, позже сообщил, что это были разведчики нашей бригады, которые зимой еще ходили по нашему же заданию и вообще не вернулись, потерялись без вести. Мы, конечно, собрали их, вырыли неглубокую яму и зарыли. Прощаясь с братской могилой, обещали отомстить.
Когда дошли до исходных позиций, опять привал-дневка до начала боя. Вечером бесшумно подошли - подползли к берегу реки Чирка-кэм и стали наблюдать. Ребята на нашей стороне с высокими берегами даже круче, а на той стороне в ложбинке расположен гарнизон. Видны землянки, около них ходят фашисты, говорят и смеются громко, берут с реки воду, умываются и брызгаются. Сама река очень быстрая, но видать не глубокая. Во многих местах торчат не большие камни и под водой с высоты хорошо видно дно - галька. За землянками и одного круглого домика лес и ничего больше не видно. Значит, мы должны ночью перейти речку, напасть на них, уничтожить, что можем и взять языка. Очевидно, у всех мысли работали в этом направлении или даже заметили свои цели-землянки и как к ней подойти, куда бросить гранату и с какой стороны ждать врага, чтобы оборониться.
Начало темнеть. Село солнце. И вдруг на нашей стороне одиночный винтовочный выстрел, хотя до начала операции еще оставалось несколько часов. Конечно, все испугались. На той стороне паника и стали с землянок выскакивать солдаты и стрелять в нашем направлении. Капитан дает команду - немедленно, бегом назад, откуда пришли. Мы бежали почти без отдыха до той братской могилы, где стали выяснять: «Кто стрелял? Узнали, что один разведчик с батальона взял СВТ, что не разрешалось, так как СВТ иногда от удара стреляет сам, и СВТ, стукнувшись об пень, сам выстрелил. Но сгоряча расправиться с этим солдатом не удалось, так как сзади были слышны собаки, которые, преследуя нас шли по нашим следам. Группа быстро собралась и в несколько дней добрались до лесной избушки около поселка Тунгуда, где мы оставляли запас продовольствия. Собак больше не было слышно. После суточного отдыха и нервотрепки мы вернулись «домой», не выполнив поставленную задачу, а солдата из батальона по имени Хазим, говорят, передали в военный трибунал, а капитану Максимову, руководителю группы, сняли одну звездочку и дали взвод. Вроде бы было все рассчитано, каждый уже знал - с какой стороны они врываются, какую землянку штурмуют и с какой стороны, и добрались до цели так близко (на расстоянии ширины речки) и незаметно, гарнизон был виден, как на ладони, но… Один случайный выстрел Хазима все испортил, и операция сорвана, сам пострадал, капитана подвел и нас опозорил. Обсуждая эту «осечку» некоторые командиры и даже солдаты потом уже говорили, что надо было завязать бой, спуститься с берега и разгромить гарнизон. А более рассудительные говорили, что капитан прав. Идти на рожон под автоматы и пулеметный огонь, то есть на осиное гнездо, уже разбуженное - это гибель десятков солдат или даже всех нас. Капитан рассчитывал на внезапность и в полночную панику в стане врага. Тогда был бы успех.
В войну много было неудач. О них знают все, кто воевал. Горячие головы иногда гробили много солдатских и своих жизней, что можно было не допускать. Чем иным можно объяснить такой факт, когда лейтенант Карабинков пошел на кукушку со снайперской винтовкой с пистолетом ТТ. Увидели место, где сидит кукушка и решил с ТТ убить на расстоянии около двухсот метров. Конечно, кукушка победила. Пуля попала прямо в переносицу. Так бесславно погиб в первом наступательном бою под горой Наттавара помначштаба 199 батальона лейтенант Карабинков.
Правда, за него отомстил сам комбат Жатько, который все время носил винтовку. Когда сообщили ему о гибели Карабинкова, он сам решил подползти, и из-за большого пенька первым выстрелом свалил кукушку. После этого батальон поднялся в атаку, и через полчаса выбил фашистов с горы Наттавара, что находится около д. Окунева Губа под Кестингой. Под горой Наттавара в болоте лежали мы ночь и полдня, а после взятия горы (высота 217) за другую половину дня заняли несколько починков, Окуневу Губу с большими складами и пошли по дороге на Кестингу. Вот что значит захватить инициативу и не допускать глупостей, горячности и не нужной прыти в делах боевых.