Годы шли. У мамы было 11 детей, в живых осталось нас двое: я и мой брат моложе меня на 10 лет. Хозяйство наше постепенно разрушалось. Отец, хотя на время просыпался и домашнюю работу выполнял, но на хромом коне ничего не заработаешь, разве дров для себя кой-как привезти. Да и вообще в то время негде было найти работу дома, кроме города Архангельска.
Меня уже стали летом брать с собой на работу, чтобы не оставлять одного дома. Федосья прижилась у нас, и, видимо, ей неплохо было у нас — ведь она круглая сирота и внебрачная, а в то время тяжкое клеймо висело на таком человеке. Хлеба для себя у нас хватало, потому что были раскопаны полянки, не входящие в душевые наделы. Пашни и жатвы было много, все жали и мне давали маленький серп.
Со мной был чрезвычайный случай. В сентябре уже на жатве было холодно, и для меня был разведен костер, и я на огне пек репу. Грея на огне спину, я не чувствовал никакого ожога, а чувствовал тепло, а мама увидела: полушубок мой огнем горит. Отец бежит тушить мой пожар, а я убегаю от него, думая, что побить меня хочет. Кой-как сорвали с меня полушубок, и я ничуть не пострадал, только вшили в спину кусок овчины с большую тарелку.
Когда дожали последний сноп овса, оставляли немного овса несжатого, навивали пучок и приговаривали кому-то в подарок, не знаю кому, вероятно, какому-то дедушке -домовому. Последний сжатый сноп дедушка приносил домой и ставил под божницу за столом. Мама зажигала лампадку и благодарила Бога. Хотя стол наш был самый скудный, но по обычаю в день окончания жатвы готовили какие-либо жиры с толокном или ячменной крупой.
Ни слезы мамы, ни угрозы дедушки отца не трогали, и он не мог остановиться не пьянствовать. Дедушка ухаживал за трехногим конем, и конь был тяглый, опахивал нашу пахотную землю. Дедушка стал дряхлеть, часто лазил на печь отдыхать, но и по силам работал, ему было тогда 83 года. Он был мастером складывать рожь в скирды и знал какой-то волшебный заговор против мышей, чтобы они не трогали хлеба. Его самая главная работа при молотьбе: сушить овины и выбрасывать сухие снопы из овина, причем он вылезал из овина весь черный и плевал сажей. Так шла обычно наша жизнь до 1895 года.
