Мы прошли уже почти полпоезда, как вдруг я услышал чей-то возглас:
— Смотри! Смотри! Шпильман!
Чья-то рука схватила меня за воротник и вышвырнула за кордон полиции.
Кто посмел так со мной обращаться? Я не хотел отставать от своих. Я хотел быть вместе с ними!
Передо мной были только спины полицейских, стоявших сомкнутой цепью. Я бросился на них, но они не двинулись с места. Через их головы я увидел, как мать с Региной, поддерживаемые Генриком и Галиной, садились в вагон, а отец озирался, ища меня.
— Папочка! — закричал я.
Увидев меня, он сделал несколько шагов в мою сторону, но тут же заколебался и остановился. Он был бледен, губы нервно дрожали. Отец попытался улыбнуться, улыбка вышла беспомощная и горькая, он поднял руку и помахал мне на прощание, словно я возвращался в жизнь, а он, уже по ту ее сторону, прощался со мной. Потом он отвернулся и пошел к вагону.
Я снова попытался прорвать цепь полицейских.
— Папочка! Генрик! Галина!..
Я кричал как помешанный, боясь, что именно теперь, в этот решающий момент, я не доберусь до них и мы навсегда потеряем друг друга.
Один из полицейских обернулся и посмотрел на меня со злостью:
— Что вы вытворяете? Лучше спасайтесь!
Спасайтесь? От чего? В одну секунду я понял, что ждало людей, затолканных в вагоны. Волосы у меня на голове встали дыбом. Я оглянулся вокруг: площадь была пуста, за железнодорожными путями и подъездными площадками зияли пролеты улиц.
Охваченный внезапным, совершенно животным ужасом, я бросился бежать. Мне удалось смешаться с колонной рабочих из гетто, которые как раз уходили с площади, и вместе с ними миновал шлагбаум.
Свободное копирование
