Из этого его прекрасного имения на несколько недель я проехал в Финляндию, на Иматру, где большую часть времени провел на рыбной ловле.
* * *
Силоти изобиловала прекрасной рыбой: форель, щука, окунь, лосось. Однажды мне удалось поймать 13-фунтового лосося, с которым пришлось немало бороться, чтобы получить его.
В середине июля приехал на Иматру принц Александр Петрович Ольденбургский (тут вообще собиралось избранное общество), затем приехала и моя жена на несколько дней. Основанием для разговоров служило, конечно, положение дел на театре военных действий, - газет почти не читали, но критики и споров было достаточно. Как-то раз наше общество дружно объединилось в заключении М.О. Меньшикова: "Мы должны победить!". С этим были все согласны, без различия чинов, положения и направления.
В это время жена моя разобралась со всеми своими благотворительными делами и принялась за устройство нашей новой квартиры.
Через несколько дней после получения известия об очистке Варшавы я переехал в Петербург. Там узнал о крупном скандале в Государственной думе и нападках на меня и на верховное командование армией. Я усматривал в этом выступление нашего народного представительства в смысле провокации, благоприятной для наших противников.
В течение зимы 1915 - 1916 года мне доставляло большое удовольствие составление очерков петербургского общества, которые в тесном кругу получили особенное одобрение, в силу того, что я постарался известные всем лица обрисовать без шаржа, целиком с натуры, не называя имен.
Во многих случаях мне это вполне удалось. Некоторые брошюры, в ядовито критичной форме, изданы были под старым моим псевдонимом "Остапа Бондаренко", на темы текущих, современных вопросов.
Затем я приступил к подготовке описания кампании 1877 - 1878 годов, работе, к которой давно стремился. В Государственном совете я был неприсутствующим членом, к работам непричастным.
Как отдаленные сверкания молнии, нарушали мой покой газетные статьи, в 1916 году одиночные, затем чаще и чаще с нападками на меня и клеветой.
Они предвещали бурю, которая собиралась над моей головой, но я не мог угадать, с какой стороны она разразится.
В это время мои враги не дремали. До тех пор, пока великий князь Николай Николаевич был Верховным главнокомандующим, т.е. до августа 1915 года, - он собирал против меня материал таким путем, чтобы я об этом даже и не подозревал. Лишь в феврале 1916 года начали доходить до меня слухи, которые исходили от какой-то комиссии, учрежденной Поливановым.
30 июля (12 августа). "Чем больше узнаю я людей, тем больше люблю собак", - сказал умный человек. Я всецело присоединяюсь к нему. В Петрограде это особенно верно - убеждаюсь в этом ежедневно на лицах, служивших со мною, а теперь не знающих, как угодить и отличиться в моей травле. Как мало порядочных людей!
2 (15) августа г. Караулов заявил в Государственной думе о моем якобы близком знакомстве со Шпаном. Оно заключалось в том, что единственный раз он был у меня на приеме, и после этого разговора я сообщил о том, что его надо выслать, что и сделали.
7 (20) августа. Известия с театра войны до того неутешительные, что предстоит, по-видимому, отступление наших войск по всему фронту. На какие позиции отойдут - Ставка самостоятельно этим ведала и Военного министерства не посвящала в свои планы, - поэтому трудно что-либо сказать. Может быть, и в этом виноват военный министр?
14 (27) августа. Полковник Балтийский, командир 291-го пехотного Трубчевского полка, был у меня и говорил, что недостатка снарядов и патронов в том виде, как здесь рассказывают, на театре войны не было.
Свободное копирование
