Моя мама Школа 30-х годов

Имение Воронцова – Вельяминова. 
(Ст. Нижне – Мальцево Ряз. Обл. , имение Воронцова – Вельяминова). 
В Рязанской области на реке Олешня, впадающей в Цну (а Цна – в Оку), вольно раскинулось имение с парком, прудами, барским домом, поселком многочисленной дворни. Был там артезианский колодец, а на реке расположился винокуренный завод. В трёх км. сохранилась церквушка с кладбищем. И свалились мы на голову Марии Николаевне, которая работала учительницей математики в старших классах и снимала квартиру у хозяйки на селе. Ей к урокам готовиться надо – стереометрия, тригонометрия, – а тут я с разговорами. И взяла она меня за руку и отвела в первый класс к знакомой учительнице на год раньше срока, да еще в ноябре месяце – благо по росту я была повыше многих. Так попала я к молоденькой учительнице Надежде Ивановне, которая умела держать класс и всегда говорила о себе, что она хитрая. Школа была старинная, еще от барина. А вот завод стал уже не винокуренный, а химический, оборонный. На основе свеклы и картофеля там производились спирты, смесь которых годилась, как горючее для танков. Мама стала там работать в плановом отделе. Думаю, тетушка правильно со мной поступила, хотя поначалу мне много доставалось особенно от мальчишек, не любивших тетю за двойки. Впрочем, я никогда не жаловалась – Царство им Небесное – все полегли на фронтах Отечественной! В начале девятого класса их забрали, выдав им аттестат об окончании школы. 

 Подруги. 
У меня появились друзья: Галя, с которой надо было быстро убежать от ее сестренки Люси, которая привязывалась просто невозможно, и маленькая хозяйственная Таня, с которой мы держали стол и дом и принимали гостей. Смущало меня, что по окончании угощения Таня говорила: "Ну а теперь давайте ругаться" – и выкладывала дорогим гостям все их грехи и обиды за десятилетия. Ничего не поделаешь – таков обычай. Куклы все стерпят. А природа кругом – чудо – кудрявые кусты над глубокой рекой, холмистые луговые просторы, цветы, песчаные дорожки, редкие села. Только леса не было, зато у всех деревенских домов сады. 

 СПАСЕНИЕ СОБАКИ. 
Гуляя в ледоход с Галей, мы увидели, что среди льдин плавает собака. Она никак не могла взобраться на скользкую льдину. Помчались в соседний дом, там оказался хозяин собаки. Он полез в реку и вынул собаку и выжал ее, как тряпку, – она без сил лежала на траве и сама плоская, как тряпка. Завод выделил нам квартиру на первом этаже – на втором помещались охранники, иногда они здорово плясали. А в основном занимались стройподготовкой или стреляли грачей в помещичьем парке. Не знаю, что они имели против нас, но первое страшное горе посетило меня, когда на моих глазах охранник застрелил моего друга – собаку Букета. (Второе – было известие о смерти отца, но это позднее) Я ДОЛГО ПЛАКАЛА У БАБУШКИ НА РУКАХ. Она сказала: надо молчать – и мы молчали. Время – то было страшненькое: исчезали люди – исчезли учителя – муж и жена – очень образованные – из бывших дворян. Директор завода возил в район машины со спиртом в подарок партийным и разведдеятелям, чтобы они не обезлюдели его завод. Были тут квалифицированные специалисты из бывших, а тем надо было регулярно кого-то арестовывать, чтоб оправдать себя на работе, так что вполне могли оставить завод без специалистов. Это составляло постоянную головную боль у бухгалтера – баланс не сходился: куда-то спирт исчезал. А мы с подругами, не ведая всего, играли. Забирались в парке в медвежью клетку, пролезая между толстенных труб, служивших прутьями, качались на ветках над прудом, где жили тритоны. На ветках у нас были “дома” и “телефоны”. Однажды я свалилась в пруд в платье. Тут же побежали с девочками к реке, выстирали платье и долго купались, пока оно сохло. Домой я явилась в сухом, но очень неглаженном платье. Придя в школу в 37-ом году, мы увидели чудо – много разноцветных тетрадей и на каждой рисунки всех сказок Пушкина, и картины: Пушкин у моря, и другие, а на обороте его стихи – радость на целый год! Нет больше – это был новый мир! 
Зимой моим подругам живется легче – не надо каждый день рвать траву корове, окучивать огород. Не то у меня – сплошная борьба за моменты свободного времени: надо наносить бак воды из артезианской скважины за ледяной горкой, купить хлеб, помыть полы – да мало ли дел... 
Бабушка следит за выполнением маминых заданий – по ее учебнику французского – одно склонение глагола и коротенький текст, далее – русский диктант – задание по шитью большой кукле (тряпочное тело, гуттаперчевая голова). Очень медленно шью белье и платье. Школьные уроки тоже время крадут. 
А УЖ КАК ХОЧЕТСЯ ЗАБРАТЬСЯ В КРЕСЛО С ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКОЙ, или сидеть с подругой в темноте и жарить семечки в печке – голландке. Стараюсь хотя бы письменные задания выполнять на уроках и в перемену. Хуже всего, что второй класс учится во вторую смену. Часто и электричества нет. Учительница собирает нас в кружок у печки и читает нам Сибирякова или Челюскина. В печке тлеет торф. Иногда мальчишки вытаскивают брикет и бегают с ним, насадив на пику – торф мерцает в темноте и пахнет. Четыре раза в год мама уезжает в Москву утверждать планы завода. Как нам одиноко без нее. Зимняя ночь длинна. Молимся об ее благополучном возвращении. Поезд стоит на нашей станции три минуты, a у мамы много вещей. Она везет и нам, и соседям все необходимое: одежду, обувь, даже манную крупу. От станции до нас три км. Надо ждать попутку. Правда, никакого криминала нигде нет. Все подозрительные личности упрятаны в лагеря. Нo мы все-таки тоскуем, пока она не появится – усталая но счастливая. 
В этот раз она привозит мне коньки. Речка ниже завода подперта плотиной и потому широка и глубока. Ветры вдоль нее, как в трубе, сметают весь снег, едешь вдоль нее километр, другой против ветра, минуешь завод, затем деревню. Но зато назад несешься как на буере. Лед толстый, чистый как стекло. Катались и на пруду в барском парке. Но там лед тоньше и весь в пузырях. Поднесешь спичку к проткнутому коньком пузырю и вспыхнет болотный газ. К весне – ледоход – жуткое зрелище! Все часами стоят на плотине и около. Толстенные льдины разбиваются о быки моста. Вот одна толстенная лезет на мост. Визг – все отшатываются. Грохот – не слышно слов. Потом половодье, почти до нашего крыльца – мальчишки ездят на досках с шестами. Баня у самой реки, так банщика с женой с крыши спасали. Но я этого уже не вижу – лежу с высокой температурой с крупозным воспалением легких – и так два месяца. Мама привозила профессора из Сасова, его назначения выполнял наш фельдшер Верратти – потомок обрусевших итальянцев. – Руки у меня – одни кости – уколы делает в икры ног. А я занималась в бреду тем, что ловила между пальцами толстую иглу, но она тут же начинала распухать, распирала руку и вырастала в коническую башню. Я встряхивала ее – и она рассыпалась. И снова в пальцах была растущая игла. Ночной жар в темноте, страшная жажда. Мама пыталась меня кормить, резала мармеладку на 6 частей, давала кукле и уговаривала меня – это было до отвращения. Но к концу лета я очнулась. Прибегали подруги, смотрели на меня снаружи окна. Ходить я разучилась. Стали выносить меня в кресле на лужок с маргаритками, в парк. Понемногу и ходить начала, но лето пропало. Впрочем, в третий класс меня перевели со всеми пятерками и даже книжку с наградной надписью дали – “Мюнхгаузена”. Ее сама тетя выбрала в школе и сама мне домой принесла. Тут же начали читать. В эту пору я была дикарем, хоть и способным, но дикарем – и привлекали меня всякие безделушки. Посадили меня за одну парту с Саней – сыном фельдшера. Он, правда, не дрался, но озорник был и дерзкий. Мне нравилась его серая шапка, по которой его было можно различить в толпе, но особенно – его чернильница – широкий приземистый медицинский пузырек с притертой пробкой. На это я и направила свои старания. Тем более, что одной девочке из класса он уже подарил такой пузырек. Моя настойчивость увенчалась успехом – он выпросил у отца и принес мне чернильницу. Теперь только у нас троих из класса были такие – атрибут избранничества! Все другие чернильницы были ужасны – то и дело вытащишь муху на конце пера! Экономить время мне удается лучше всего на уроках русского. У меня природная грамотность, и я стараюсь, чтобы про меня забыли – пишу без ошибок по чутью – что им еще надо – и делаю домашние задания по арифметике на русском – а грамматических правил и до сих пор ни одного не знаю! Из очередной поездки в Москву мама привозит мне куклу – КРАСАВИЦА – у нее голубовато – серые закрывающиеся глаза и мягкие смуглые щечки. Но мама не разрешает открепить ее от коробки, так она и стоит в своем сером пальто и сапожках, словно сейчас уйдет. Мама говорит, что пока я не обеспечу весь гардероб старой кукле, я не докажу, что смогу заботиться о новой. А мне еще столько шить и шить. Хотя с французской грамматикой я освоилась – заметила, что во втором лице всегда на конце s, а каждое новое время добавляет к окончаниям пару букв. И остальные времена – добавка к причастию вспомогательных глаголов – etre и avoir. Ничего сложного – раз – два – и урок готов. Читаю взахлеб, все подряд: – прекрасный толстый журнал “Пионер” – вся мировая классика – сказки, легенды немецкие, французские, “Витязь в тигровой шкуре", " Жених – призрак " и т.д.

 Мое лето. 
В это лето мы с бабушкой встаем очень рано. В церковь мы ходим за три км. в село Оладьино за станцией. Все искусство состоит в том, чтобы выскользнув из двери, мгновенно завернуть за угол и растворится в парке. Религия преследуется, и надо избежать встреч. У нас с собой два больших мешка – на обратном пути наберем в леске сушняка на растопку – и всем ясно, зачем мы уходили. Идем по шоссе через мост над оврагом – и вот – тишина и красота – стоят девочки с атласными лентами на голове, добрые старушки. Вокруг церкви цветут мальвы. Причастившись, идем уже по жаре. На половине пути заходим в овраг, сидим на травке под дубком. До сих пор помню темно-вишневую бархатную шляпку найденного тогда гриба. А один раз нас застала здесь сильная гроза. Бабушка ловко сложила углами мешки, превратив их в два плаща. Впрочем, домой пришли все равно мокрые насквозь, хотя мешки все-таки защитили нас от холодного потока, который хлестал по головам. Бабушка рассказала, как она в молодости ходила купаться в пять утра, пока вода в реке чистая. Я тут же захотела и сама так поступать, а бабушка смеялась: Где тебе проснуться? "Но в четыре часа я ее разбудила – и, действительно, вода была и чистая, и холодная, и впечатление яркое. Днем я сильно оттолкнулась ногой ото дна, а там угол бутылочного стекла вырвал из ноги кусок мяса. Шла домой босиком, а за мной по пыли бежал кровавый ручей. Тоже яркое впечатление! Часто ходим с бабушкой по дальним деревням – купить ягод или яблок – идем по песчаным тропкам, переходим босиком речушки, разговариваем с бабушками и малышами – безлюдье, прекрасная русская природа. Все дома в деревне без замков, открыты – хозяева далеко в поле. Ходили за три – пять км. В это лето маме дают путевку в ТБ санаторий в Симеиз. Она берет меня с собой. От Севастополя едем автобусом через Байдарские ворота – все в гору, в гору и вдруг… – Ах! – стеной – на пол – горизонта встает голубое в морщинках море. НАВЕРХУ ХРАМ, и грек продает чабуреки: "Ай чабури, ай, ай, ай" – сладко так поет – как не купить? Жила я – вернее спала – у медсестры. Рано вскакивала и по обрыву спускалась к маленькому пляжу, загороженному с двух сторон скалами, и там играла с морем. Плавала далеко. Один раз видела морского конька – он плыл вертикально, загибая хвостик. Хорошо также повиснуть лицом вниз и смотреть, как рыбки прячутся в морские заросли. К маме я приходила к концу ее завтрака, и мы шли завтракать в кафе. Обедала я одна. Как-то решила вместо обеда потратить деньги на копченую колбасу и шоколадку. Шоколадка оказалась седой от старости и рассыпалась, а кусочек колбасы – таким пересоленным, что я бросила его и все удивлялась, как его ела собачка. 
После маминого мертвого часа читаю ей вслух “Губернские очерки” САЛТЫКОВА – Щедрина – она взяла их в библиотеке – скучная книжка! На обратном пути поезд стоял в Харькове час – гуляли по городу. Солнце было в тумане, а под ногами хрустели жирные насекомые – шла туча саранчи. 
Еще странное явление – на грязном перроне босиком упитанный мужик в одних трусах – Порфирий Иванов – основатель учения о здоровом образе жизни. Забыла рассказать о Севастопольской панораме – знаменита, как и наша Бородинская – и об Аквариуме. 
Аквариум занимает целый дом, и вода в нем через сетку связана с морем. Аквариумы и по стенам, и под нами – рыбы, как бабочки. Морские коньки, бычки и другая прелесть. А у входа на стене укреплена страшная акулья морда – громадная, с меня ростом, морда. Идем через мостик, под ним плавают большущие камбалы с белым брюхом. Потом Севастополь сделали закрытым городом и никого туда не пускали. 

ССОРA. 
Я упала в лужу на глазах всего класса. Все смеялись. Ну, САНЯ, ладно, он всегда такой, а вот своей лучшей подруге не простила. Я ведь дикарем тогда была. Вбежала в класс, швырнула ее портфель и пнула его ногой – разгневалась! Было объяснение. Потрясло меня до волос, когда она поцеловала мне руку. Да разве можно так? Очень мне это не понравилось. Смех хотя бы понятен! А ЭТО ЧТО ТАКОЕ?
Наша Надежда Ивановна улетела – вышла замуж за военного инженера. Пришел к нам новый учитель Василий Васильевич – большой, косолапый, молодой. У него есть мать. Саня и тут насмешничает: "мать – в лаптях". ВВ так серьезно посмотрел и говорит: "Да, в лаптях". Стыдно за Саню! ВВ сразу стал в классе своим. Знал все наши прозвища и употреблял их на уроке. Водил после уроков на природу, делал срезы деревьев, определял возраст. Играл с нами в лапту. Позже – увы – вскрывал живых лягушек и показывал, как у них бьется сердце. Лягушка ведь не кричит от боли, молчит. На переменах мы играли в волейбол. Поставили нам на школьной площадке гигантские шаги. Класс размещается в бывшей церкви. Рядом могилы родителей астронома – автора школьного учебника Воронцова – Вельяминова. Только они глубоко в склепе под памятником в виде высокого куба из черного мрамора – потом его перевезут к парткому и водворят на нем памятник Марксу. А под памятником – дыра, прямо в склеп – и туда наш мяч закатился и пропал. Дочка директора школы Аля взяла ключ от чердака школы – там свалены грудой до потолка разорванные книги из школьной библиотеки: Чарская, Сенкевич и Жорж-Занд и Понсон–дю–Тейраль и другие авторы – Элиза Ожежко, Леся Украинка – обреченные на сожжение; мы подбираем из кучи по тетрадкам и кое–что собираем – прочли всего Сенкевича: “Крестоносцы”, “Камо гредеши”, “Американские очерки”. Мне особенно понравилось описание осады Ясногорского монастыря с чудотворной иконой Божьей Матери в романе “Потоп”. И зачем только мы, глупенькие, каждый раз честно возвращали всё после прочтения на место?

 Новенькая. 
К четвертому классу коллектив уже сложился – и характеры определились – очень индивидуальные – например, Миша – хромой мальчик из деревни – самый старший и рассудительный – в нем чувствовалась мужицкая степенность – в отличие от потомков барской дворни или детей приезжих химиков – лаборантов. Учился он неважно, но как бы сознавал, что это не так и важно, и посмеивался про себя над городскими детишками. Бойкая Галя похожа на дрозда – остроносенькая, с круглыми карими глазами. Она насмешлива и лукава, знает все новости и любит посплетничать. Любочка – единственная дочка в семье – с пороком сердца. Береженая, с белыми локонами и голубыми глазами. Она любит петь под гитару печальные песни: – " Как услышишь печальное пенье, так меня понесут хоронить" Она прожила долгую жизнь – любимая мужем и двумя детьми. Солидная Маруся по кличке – " прокурор " – любит произносить речи и суждения. Ее всегда выдвигают во всякие комиссии или читать стихи. Она толстая и важная. О хозяйственной Тане и моей, другой, ГАЛЕ я уже упоминала. В тот памятный день я опаздывала. Бабушка поймала меня в дверях и сунула мне антоновку. Целый ящик этих яблок стоял в передней и благоухал, как целый сад. Увидев детишек на высокой лестнице, я поняла, что учитель еще не пришел. А ВОН и он сбегает с крыльца учительской. Бегом в класс, пальто на вешалку, шапку с собой в парту. Но что это? Около вешалки стоит и не садится девочка в сером пальто. Лицо ее ничем не примечательно – хороши лишь большие серые глаза. На меня она производит завораживающее действие – это же моя красавица кукла. Саня, сосед, кружится, как на пружинке, и противно скрипит партой. И все вдруг стихают. БЫСТРОЙ ПОХОДКОЙ В КЛАСС ВХОДИТ ВВ! Он сразу замечает немую картину и ободряюще подходит к девочке: “Новенькая? Ну–ну, давай лапку – посадим тебя на вторую парту к Гале – не подведешь? Хорошо учишься?” – “Не знаю” – тихим голосом отвечает она – “Как не знаешь?” – удивляется ВВ – “Ты где училась в первом–то классе?” - “В УЗБЕКИСТАНЕ” – еще тише отвечает она – и вот–вот прольются слезы из ее удивительных блестящих глаз. – " Ну ладно – поглядим. Давай знакомится! Тебя как зовут–то Вера… Фамилия?” – “Андреева”.  Начинается урок грамматики. Неинтересно. А тут еще сидит эта новенькая странная девочка, приехавшая издалека. Нет–нет, да и поглядишь на нее. Вот и перемена. Чижики – вот нахалы – окружили новенькую. Вопросы дерзкие, непринужденные. Вот что узнали – папы и мамы у нее нет, умерли. Бабушка за ней съездила и привезла к себе, сюда. А там у нее осталась серна козочка и друг – мальчик Миша – козочка теперь у него. Дежурные никого не выгоняют из класса – сами заинтересованы. Но вот все вопросы заданы. Теперь подразнить ее женихом Мишей, неожиданно толкнуть. Что еще за смиренница? У Сани экспромтом родились стихи, и он выпаливает их в лицо новенькой " Над могилой, под колом Верка дрыщет молоком " – Как тебе не стыдно? – говорит новенькая – ты на вид такой добрый, красивый – а портишь себя! Удивительно – что она не может отпор дать? И я кричу Ваську, дежурному: "Вот тебе достанется от ВВ" –  Но выгонять на перемену уже поздно. Идет ВВ. Вера занимала мои мысли – узнать, почему она такая – помочь ей? Моя влюбленность как у всякого дикаря, выражается в подарках. Дарю ей свои сокровища. Но вижу, что они ей как бы и не нужны, хотя доброе отношение к себе и мою помощь она ценит. Свои переживания я прячу в творчество. Сочинила такую сказку, но никто не должен догадаться, что это о нас. Сказка такая: Жила – была девочка Оля и были у нее щенок да котенок. Щенок был веселый, только все требовал палку ему бросать, а котенок уже мышей ловил и приносил их в подарок своей хозяйке – только девочка их не любила. Шло время, выросла девочка – вырос и котенок. Теперь кот уже крыс ловил. И девочке не хотелось бы быть капризной и привередливой к такой любви... Но дохлая крыса в подарок?! Брр...! Взрослеть надо, умнея!

 Загадка Веры. 
А дело–то было в православном воспитании. Это был тщательно скрывавшийся и очень опасный секрет, Не из–за него ли и Верины родители исчезли? Бабушка ее воспитывала. И о Боге, и о святых рассказывала светло и интересно. Она внушала Вере, что злоба и коварство часто приводят к временному успеху, но потом, часто по непонятным причинам, всесильный злодей лишается всего или его приковывает тяжелая болезнь. А любовь и добро к людям – и самому человеку хороши, да и другими ценятся. Это Вере понятно, странно только, что в школе так религию ругают – разве она дурному учит? Столько замечательных людей православных стояли выше других и по уму, и по таланту. Многие в монахи ушли или людей лечили... Ну и что, если где был глупый поп – думает Вера, глядя на ВВ, – который занимается обязательной пропагандой на уроке – Он ВВ тоже хороший, но что же он так старается? Много вопросов возникает в детских головках. ИХ они не в силах разрешить сами, и решение их доверят только тем людям, которым верят. Вера верит в религию бабушки, в ее светлый оптимизм, несмотря на все несчастья, в ее доброту и ум. Время идет, а Вера все еще остается новичком. Иногда у нас с ней возникает разговор о прочитанных книгах. Больше всего мне хотелось бы расспросить об ее жизни в Узбекистане, но я боюсь, что на ее чудных глазах снова выступят слезы. Я привязалась к ней всей душой и кажется на всю жизнь.