Эта зима (1874-1875 г.), как и предыдущие, была вообще безжизненна и ничем замечательным не ознаменовалась. С приятелями видался я довольно часто; много мы толковали и о том, и о сем и всего более о недавно тогда изданных трудах так называемой Валуевской комиссии "по исследованию нынешнего положения сельского хозяйства и сельской промышленности в России". Как эти труды напечатанные, раздававшиеся довольно щедро и даже пущенные в продажу, возбудили вновь и в обществе, и в литературе жаркие прения об общине и общинном владении и заставили меня написать книжку и напечатать ее за границею, то считаю нужным на этом несколько приостановиться.
В 1872-1873 году была учреждена по высочайшему повелению под председательством министра государственных имуществ П.А. Валуева комиссия из разных тайных и действительных статских советников, представителей разных ведомств: Министерств внутренних дел, финансов, уделов и государственных имуществ. Для придачи ей пущей важности были затребованы сведения из 958 разных источников и составлены из доставленных сведений многотомные своды; сверх того приглашались в заседания комиссии многие эксперты из разных сфер и сословий. Обстановка комиссии, как из сказанного видно, была великолепная и напоминала или, по крайней мере, имела в виду напомнить английские парламентские комиссии. Она имела не менее 52 заседаний. Затем издан был обширный и очень обстоятельный доклад с четырьмя толстыми томами приложений. Одна из главных причин застоя сельского хозяйства в России и слабого его развития заключалась по сведениям, собранным комиссиею, в общинном крестьянском землевладении, а потому принятие мер, если и не к немедленной, законом произведенной его отмене, то к постепенному его сокращению и упразднению составляло, по мнению комиссии, неотложную и непременную задачу для администрации и законодательной власти. Доклад написан довольно ловко; все показания крестьян и приглашенных экспертов, защищавших общинное землевладение, были изложены в докладе коротко и в общих выражениях, а доводы и соображения противников общины были тщательно собраны и рельефно выставлены. В бытность мою в Петербурге зимою 1873 года я был также приглашен как эксперт в эту комиссию, и мои слова в сокращенном виде нашли место в толстых томах приложений. Замечательно, как бюрократия сумела из разнородных, даже противоположных и самых положительных показаний составить доклад как будто беспристрастный и на добытых данных строго основанный, а действительно выражавший только личное мнение министра - русского по фамилии и немца-остзейца по понятиям и чувствам. В газетах, в месячных журналах, даже в салонах завязались вновь жаркие споры об общине и общинном землевладении; противники их всячески старались представить их и в революционно-социалистических, и в ретроградных видах, искали схоронить эти ненавистные чудовища и на их могилах устроить панские или баронские суды и порядки. Начал я писать по этому поводу статью для какого-нибудь русского журнала, но она разрослась, приняла образ не вполне цензурный, и я решился отправить ее в Берлин, где она и была напечатана в марте 1875 года в виде отдельной книжки под заглавием "Об общинном землевладении в России".
Книжка моя "Наше положение", напечатанная в прошлом году в Берлине, прошла не бесследно. Хотя в России она подверглась безусловному запрещению, однако проникнула туда в значительном числе экземпляров; и в Петербурге, и в Москве много о ней говорили, и по поводу ее предложено было мне много вопросов и высказано много недоумений и возражений. Она удостоилась перевода на немецкий язык, а выписки из нее печатались в "Times" и других английских журналах. Тайная наша полиция соблаговолила также обратить внимание на это мое произведение, произвела кой-где захваты и допросы, а начальник III отделения докладывал об этом даже государю императору; но от его величества не последовало по этому предмету никакого карательного повеления. Предложенные мне вопросы и заявленные мне недоумения и возражения побудили меня написать новую книжку в виде продолжения к "Нашему положению". Позволю себе здесь повторить сказанное мною в предисловии к новой моей книжке "Общая Земская дума в России", напечатанной в Берлине в августе 1875 года. Думаю, что это повторение будет здесь уместно:
"Книжка моя "Наше положение", встреченная многими с сочувствием и доставившая мне несколько приятных отзывов, подверглась в России, к крайнему моему прискорбию, безусловному запрещению.
За что?
За то ли, что в ней проповедовались какие-либо безбожные или безнравственные нигилистические мнения? - Нет! самый строгий православный христианин не найдет в ней ни одного мнения, ни одного выражения, хотя сколько-нибудь противного учению нашей церкви или заповедям христианской нравственности.
За то ли, что в этой книжке содержатся выходки против самодержавия или против личности царствующего государя или вообще против верховной власти? - Конечно, нет! ибо не мог я говорить, чего не думаю; а я вполне и глубоко убежден в необходимости самодержавия для России, считаю великим счастием незыблемость верховной власти в нашем отечестве, искренне предан своему государю и от души его люблю за великие им совершенные преобразования и за личные его ко мне милости.
За то ли, что в моей книжке высказаны какие-либо революционные начала, возбуждения к неповиновению вообще или к вражде одного сословия против другого? - Нет! сто раз нет! Я совершенно чужд революционизма и по характеру, и по убеждениям, и по летам, и по моему положению вообще. Смело вызываю самого придирчивого следователя и самого беззастенчивого доносчика узнать, где я возбуждал какие-либо страсти или лица к противодействию правительству или к борьбе сословий между собою или к каким-либо другим противозаконным действиям.
За что же, наконец, безусловно запрещена в России моя книжка?
За то, что в ней высказаны некоторые правды насчет настоящего нашего положения и действительного ведения у нас дел, что они изложены хотя и без злобы и насмешки, но и без утайки и прикрышки и что тем нарушается гармония лжи, которою стараются все прикрыть.
Грустно, очень грустно, что дома, между своими нельзя откровенно беседовать о наших общих нуждах и что необходимо прибегать к берлинским или лейпцигским станкам, чтобы свободно передавать свои мысли и чувства. Прискорбно и то, что надо ехать за границу или прибегать к нарушению таможенных правил, чтобы достать и прочесть книги об России - книги не нигилистические, не революционные, не безнравственные, а только имеющие свойство правдивости относительно нашего отечества. - Неужели это требуется государственною пользою и спокойствием страны?
Объясню здесь в коротких словах цель ныне печатаемой книжки.
В конце изданной в прошлом году книжки "Наше положение" мы вывели необходимость учреждения у нас государственной Земской думы и не высказали нашего мнения о том, как и из кого ее составить? Какие права ей предоставить? Какие обязанности на нее возложить? Какой круг деятельности ей очертить? К этому мы присовокупили: "Эти и другие вопросы - разрешить не трудно. Самое существенное - убедиться, что мы не можем долее оставаться в том положении, в каком находимся, что нам необходимо из него выйти и что единственный к тому путь и способ есть учреждение сказанной думы". - Многие, изъявляя свое сочувствие к этой мысли, предлагали мне разные вопросы: Как согласовать существование такой думы с самодержавием? Предоставлять ли ей рассмотрение государственной сметы приходов и расходов? Будет ли эта дума вправе отказывать правительству в расходах, которые она сочтет излишними, в установлении новых налогов или в усилении уже существующих? Если дума не будет вооружена решительным голосом, то будет ли она иметь какое-либо значение? Все ли проекты законов должны проходить через думу или самодержавная власть сохранит за собою право издавать таковые и помимо думы? Как производить выборы гласных? На какой срок их избирать? В какое время им собираться и долго ли должны продолжаться их собрания? - Еще много других вопросов было мне предложено; из них я убедился, что большинство вопросителей сбивалось на европейский конституционализм, которого я вовсе не имею в виду, и что необходимо изложить обстоятельно то мнение, которое я себе составил о деятельности предполагаемой мною Земской думы.
Вот повод к написанию и изданию этой книжки. Авось она заставит иных призадуматься, других - высказать свои, быть может, лучшие по сему предмету мысли, а цензуру, наконец, убедиться в моих антиреволюционных, истинно консервативных и искренне верноподданнических чувствах и мнениях.
Еще два слова.
И вновь изданная мною в Берлине книжка "Об общинном землевладении" подверглась запрещению!
Это за что?
Разгадка причины этого запрещения уже превышает мои умственные силы.
Думал, что упрекнут меня за то, что такое сочинение, русским охранительным духом проникнутое, напечатано мною не в России и что тем я ограничил и затруднил его обращение в стране нашей. - Нет! Цензура эту книжку запретила.
Свободное копирование
