16.I.1916
Я не хотел бы читателя, который меня «уважает». И который думал бы, что я талант (да я и не талант). Нет. Нет. Нет. Не этого, другого.
Я хочу любви.
Пусть он не соглашается ни с одной моей мыслью («все равно»). Думает, что я постоянно ошибаюсь. Что я враль (даже). Но он для меня не существует вовсе, если он меня безумно не любит.
Не думает только о Розанове. В каждом шаге своем. В каждый час свой.
Не советуется мысленно со мной: «Я поступлю так, как поступил бы Розанов». «Я поступлю так, что Розанов, взглянув бы, сказал – да».
Как это возможно?
Я для этого и отрекся с самого же начала от «всякого образа мыслей», чтобы это было возможно! (т.е. я оставляю читателю всевозможные образы мыслей). Меня – нет. В сущности. Я только – веяние. К вечной нежности, ласке, снисходительности, прощению. К любви.
Друг мой, ты разве не замечаешь, что я только тень около тебя и никакой «сущности» в Розанове нет? В этом сущность – Providentia (Провидения (лат.)). Так устроил Бог. Чтобы крылья мои двигались и давали воздух в ваших крыльях, а лица моего не видно.
И вы все летите, друзья, ко всяким своим целям, и поистине я не отрицаю ни монархии, ни республики, ни семьи, ни монашества, – не отрицаю, но и не утверждаю. ибо вы никогда не должны быть связаны.
Ученики мои – не связаны.
Но чуть грубость – не я.
Чуть свирепость, жесткость – тут нет меня.
Розанов плачет, Розанов скорбит.
«Где ж мои ученики?»
И вот они собрались все: в которых только любовь.
И это уже «мои».
Потому-то я и говорю, что мне не нужно «ума», «гения», «Значительности»; а чтобы люди «завертывались в Розанова», как станут поутру, и играя, шумя, трудясь, в день 1/10 минутки всего вспомнили: «этого всего от нас хотел Розанов».
И как я отрекся «от всего образа мыслей», чтобы ради всегда быть с людьми и ни о чем с ними никогда не спорить, ничем не возражать им, не огорчать их – так «те, которые мои» – пусть дадут мне одну любовь свою, но полную: т.е. мысленно всегда будут со мною и около меня.
Вот и все.
Как хорошо.
Да?
Свободное копирование
