Алексей Вульф. Дневник - 36

 18 сентября. Потом подали трубки и кофе. Длинные черешневые чубуки были с красивыми янтарями, осыпанными камнями; кофейные чашечки у турок без блюдечек, а подаются вставленные в другие, металлические; последние у визиря были тоже украшены каменьями, a jour (ажурно (фр.)) вделанными. Вот все, что я нашел похожего на роскошь у первого сановника Порты.

Одежда его была очень проста: длинный кафтан и остальное платье были из сырнявого казимира, а чалма из белой шали. Здесь я видел и знаменитого Гуссейна, истребителя янычар. У него видно на лице, что он не привык щадить кровь, и что одним движением руки повелевает он снимать голову.

Эти дни я не писал сначала от ежедневных поездок в Шумлу, а потом я писал к матери, сестрам и Анне Петровне. Вчера я окончил их и сегодня хочу, если удастся, их отправить. - Представление мое в офицеры еще не выходит, и я боюсь, что меня не произведут так скоро. Хотя я получил сто рублей, но они скоро выдут, и я останусь опять в той же нужде, потому что из Тригорского нельзя ожидать скоро денег. Теперь занимает меня будущность: недостаток в деньгах принуждает меня, несмотря на то, что я от службы ничего не могу ожидать, прослужить года еще два, а грустно провести их без пользы, без удовольствия в какой-нибудь деревне Малороссии. Непременно мне нужно будет съездить, возвратясь в Россию, в отпуск, не знаю, позволят ли деньги это сделать. Мы, говорят, в начале октября пойдем назад в Киевскую губернию. Теперь несносная здесь скука: в Шумлу надоело ездить, занятия совершенно нет никакого, хорошо еще погода хороша.

21 сентября. Вчера отправил я письма домой и к Анне Петровне и начал, к живейшему моему удовольствию, писать к Языкову; в Янибазаре я уже раз начинал к нему письмо, но не удалось кончить. Я все хотел писать занимательно и приятно - и оттого никогда не был доволен тем, что я писал. Теперь я решил просто рассказать все, что со мною случилось и что видел замечательного; я буду очень доволен, окончив письмо. Все еще неизвестно, когда мы тронемся отсюда; скука несносная, к тому же сегодня поутру шел маленький дождь, это напоминает, что скоро начнется осень. Поход в Россию предстоит нам трудный. О представлении ничего не слышно: досадно, если оно не выйдет.

На этих днях попался мне в руки Булгарина роман "Выжигин". Не читав ничего уже несколько месяцев, я с жадностью и без порядку прочитал четыре части, в которые разделен роман. Он назван нравственно-сатирическим, но сатиры я мало встретил в нем. Ход романа совсем не занимателен, происшествия не связаны, а рассуждения нравственные несносны, описание чувств и страстей вяло и холодно. Зато описание образа жизни наших дворян, некоторых лиц, сделанных представителями всех пороков и недостатков, которые встречаешь в их сословии, злоупотреблений, которые мы всякий день видим, и наконец разных, степеней общества нашего в столице и губерниях. Слог сочинения вообще чист, но в нем нет ни живости, ни остроты, ни разнообразия рассказа: качества слога, требуемые от сатирика. Несколько книг, которые взял с собой, доставили мне много развлечения и утешения, особенно Байрона сочинения; без них и без пера я бы одурел от скуки и бездействия. Жаль, что мои товарищи растеряли мне некоторые из оных: британца Байрона мне весьма жаль, здесь это бесценная потеря.

29 сентября... Эти дни я не совсем здоров: у меня болит голова; верно, это опять гемороидальные припадки (я уже очень давно как не делаю почти никакого движения). - Последнее письмо матери меня очень радует; в нем она очень нежна, заботится о сохранении моей жизни и называет подпорою и надеждою семейства. Надеюсь, что со временем она удостоверится, что мне нечего ожидать от службы, и согласится на то, чтобы я ее оставил. Сестру я намерен опять бранить за ее письмецо; в нем она мне ничего не сказала занимательного, кроме того, что А. Б. просила мне кланяться.