Последняя экспедиция 1844 года - 1

 О дагестанской экспедиции 1843 года и о действиях генерала Фрейтага я уже упоминал в эпизоде о Фредриксе. Теперь перейду в моих воспоминаниях к самому Роберту Карловичу Фрейтагу, этому замечательному деятелю того времени на Кавказе, на долю которого выпал завидный жребий быть достоянием избавителем наших войск в самых гибельных положениях и обстоятельствах. Он небольшого роста, крепкого сложения, довольно плотный, с самыми приятными чертами лица, живой и чрезвычайно энергичный во всех своих действиях. Простота его обращения, доступность для каждого, снисходительность и доброта привлекали к нему сердца всех служивших под его командой. Его называли "наш маленький Робертик", и к нему вполне можно было отнести старинную солдатскую песнь:

Мы тебя любим сердечно,
Будь нам начальником вечно.

И действительно, это был человек, выходивший из ряда обыкновенных, несмотря на то, что, по простоте сердечной и скромности, он, кажется, и не подозревал в себе тех достоинств и великих качеств, которые все сознавали и видели в нем. Полковником он одно время командовал Куринским полком, не нажив от командования ни гроша, в то время как другие командиры наживали, и всю экономию обращал на полк и на улучшение положения солдат. Начальником левого фланга он изумлял своей энергией, быстротою и своими всегда удачными действиями. В экспедиции под Грозной он был ранен в шею, но, благодаря Бога, рана была излечена. В 1842 году, когда Граббе отступал Ичкерийским лесом, он, с удивительной быстротой собрав все, что мог, явился на помощь в ту самую минуту, когда помощь была настоятельно необходима, так как горцы с большими силами ожесточенно преследовали отряд, уже сильно ослабленный и потерей в людях, и в большом количестве отряженных под раненых, - и спас его, может быть, от гибели.

В 1843 году он с такою же неустанною быстротою проскакал по линии за маршевыми батальонами и также, собрав все, что мог, пехоты и казаков, внезапно явился под Темир-хан-Шурой, разбил и рассеял скопище Шамиля, бросился в Зырянское ущелье и освободил генерала Пассека, запертого в ущелье и уже лошадиным мясом кормившего людей. Наконец, в 1845 году Фрейтаг же явился на помощь тогдашнему графу Воронцову в том же Ичкерийском лесу после взятия Дарго. Эта экспедиция была, как известно, предпринята против мнения Воронцова. Когда Фрейтаг появился в Ичкерийском лесу и раздались его пушечные выстрелы, то между горцами пронеслась весть, что пришел "счастливый генерал", и они тотчас отступили, так как, по их фатализму, постоянную удачу его они приписывали року, с которым нельзя бороться. Затем, в том же 1845 году, Шамиль бросился в Большую Кабарду, чтоб и ее поднять, и если б это ему удалось, то он много прибавил бы хлопот правительству; но Роберт Карлович Фрейтаг не дремал, вслед же за ним пошел в Кабарду и занял позицию против Кабарды. Этот приход Фрей-тага остановил волнение; кабардинцы оставались глухи к увещаниям Шамиля, и он должен был распустить свою пехоту, так как боялся очутиться между двух огней, а сам с кавалерией, оставив огни на месте своего расположения, бросился обратно за Терек, и так быстро было его бегство, что, как говорят, он в одни сутки сделал 150 верст, что способны выдержать только горские кавказские лошади. Узнав о его отступлении, Фрейтаг дал знать во Владикавказ, чтобы Нестеров немедленно выступил и пересек Шамилю переправу через Терек.

Я сидел вечером у Вревского, когда он получил предписание немедленно приготовиться к выступлению. Еще не рассветало, а отряд уже тронулся; но в первом же переходе увидели нарочного, посланного от Меллер-Закомельского, уведомлявшего, что Шамиль переправился через другой брод и не пошел туда, где ждал его Меллер, с одним, кажется, батальоном. Хотя Меллер поспешил за ним и туда, но уже застал всю почти партию переправившеюся. Тут валялось еще несколько трупов, когда мы проезжали этой дорогой, возвращаясь в Россию.

В 1845 году, после рассеяния Шамилева скопища, мы уехали в Россию, где потом узнали, что Фрейтаг был переведен в Варшаву генерал-квартирмейстером и там уже умер. Как теперь смотрю на него в его ойсунгурской землянке за преферансом; а тут в то же время делалась жженка, освещавшая синеватым пламенем землянку и потом весело распивавшаяся; помню, как радушно угощал он своих всегдашних гостей ужином; помню также, как заходил он вечером в палатку к Вревскому, где заставал нас за религиозными прениями, вставляя тут изредка и свое мнение.

Приятно вспоминать и в то же время напоминать всем о высоких доблестях таких людей и делать это правдиво и по совести.

Обращаюсь к рассказу.

В 1844 году была большая экспедиция в Дагестан. Мы, конечно, не знали, что там делал Шамиль, как велики были его успехи в этой борьбе, да и не помню всех названий возмутившихся местностей и племен. Помню, что в 1843 году говорили об опасном положении Тарковского владетельного князя и генерала нашей службы; о переходе к Шамилю тоже генерала нашей службы султана Инисуйского и других; но об этом будет говорить история; мои же воспоминания ограничиваются виденным и мною самим испытанным или слышанным из уст самых верных свидетелей и участников. Помню, что в этом походе мы шли горами с сильной перестрелкой, и когда наш полк и другие отряжаемые отдельно в сторону брали с бою позиции, потом возвращались к главным силам и наконец пришли на пункт соединения нашего отряда с отрядом, приведенным корпусным командиром генералом Лидерсом, так что весь отряд совокупно составлял, кажется, более нежели 20 батальонов пехоты с артиллерией и кавалерией, в которой был также Нижегородский драгунский полк, под командой генерала Безобразова, - на другой стороне огромного оврага стоял Шамиль с большою партиею. Прогуливаясь из лагеря с некоторыми офицерами, мы встретили отряд генерала Лидерса; сам он отправился с конвоем кавалерии в наш лагерь. Войска эти пришли из России, и мы с удовольствием смотрели на пришедших из нашей матушки России земляков.

Вечером мы сидели в палатке у Петра Петровича Меллера и узнали тут о расписании всех войск для завтрашней атаки Шамиля. Помню, что наш полк был назначен идти в колонне. По всему видно было, что предстояло дело жаркое, так как у Шамиля была большая масса разноплеменных войск. К вечеру устроена была батарея, которая и открыла огонь, бросая гранаты в неприятеля. Шамиль, как видно было, ожидал нашего движения и решился встретить, расположившись на другой, противоположной, стороне огромного лесистого оврага. Генерал Безобразов отправлен был со всей кавалерией в обход к горе Ибрагим-Дада, где овраг суживался и представлял возможность перейти его. Многие, ложась спать, конечно, думали, что с завтрашним днем, может быть, наступит конец их земной жизни. Но вот рассвет; барабаны молчат, не звучат трубы, в отряде все тихо, на своем месте. Что это значит, все спрашивают друг у друга. Перед нашей колонной были палатки корпусного командира и штаба. Из палатки выйдут корпусный командир господин Нейдгардт и штабные, посмотрят в трубу долго и внимательно и возвратятся. В трубу хорошо была видна палатка Шамиля с вооруженным перед ней зеленым знаменем. Все видели и его палатку, и его полчище; батарея бросала гранаты, а Шамиль не шевелился, как будто чего-то ждал, и это продолжалось довольно долго. Наконец у него забил барабан, и вся его армия потянулась от оврага в степь: вероятно, он узнал, что кавалерия наша идет ему в тыл. Тут только увидели, как из лесистого оврага потянулась масса черкесов, запрятанных в трущобах оврага и алчно ждавших нашего движения в овраг. Если б это движение состоялось, то потеря наша была бы огромна, потому что, проходя этот овраг, все ясно видели, как трудно было переходить его и без боя. Безобразов, перейдя овраг, застал уже быстро уходившего неприятеля, преследовал его сколько мог; но тот успел уйти в горы, куда с кавалерией уже нельзя было идти. Таким образом кончился этот день, обещавший не сражение, на которое, конечно, не мог бы решиться такой умный вождь дикарей, как Шамиль, а верную гибель, припоминая неимоверную трудность перехода страшной местности, загороженной завалами и множеством других препятствий. Мудрая и человеколюбивая осторожность главнокомандующих спасла тысячи геройских жизней; но в то время все не понижавшие соображений главных начальников роптали громко, что не повели их захватить Шамиля, не рассчитывая, что их можно было вести на явную гибель, а отнюдь не на бой. После этого перехода отряд наш остановился на ночь на какой-то неровной местности и пришел на место поздно. Лидере, вероятно, пошел другой дорогой, и ночью слышались пушечные выстрелы; но что это такое было - я не знаю и не помню, если после рассказывали что-нибудь.