Жизнь в Минусинске - 11

 Перед самым нашим переводом на Кавказ женился наш товарищ Петр Иванович Фаленберг. Невеста его была из Саянска, дочь одного казачьего урядника. Жена его в России, которую мать отговорила ехать к нему в Сибирь различными ухищрениями, умерла, и он был свободен, хотя и до смерти ее они, по закону, были разведены. Все наши товарищи были на его свадьбе. Девичник происходил в доме отца невесты, по всем обычаям русской старины. После венчания был обед, а вечером песни и пляска. Мы присоединились к общему хору и свадебным играм. Между песнями были и очень интересные, с прекрасными мотивами; я помню одну, которая пелась всеми девицами, составлявшими круг: "Вы, бояре молодые" и прочее; при этом пении одна из девиц круга ходила с платком, приплясывая плавно, а платок бросала кому-нибудь из сидящих молодых казаков, который выходил к ней, и они вместе проходили, приплясывая в круге тихо и плавно, в такт песни, а затем песня переходила в речитатив со словами: "Уж и я твой кум, уж и ты моя кума, где мы сойдемся - там обоймемся, где мы свидимся - поцелуемся"; а затем протяжно снова повторялось: "Вы, бояре ль молодые" и прочее. В это время молодая разносила угощение. При этом много оживления придавала игра на скрипке Н.А. Крюкова, очень хорошего музыканта, и наше участие в хоре.

Свадьба для Петра Ивановича была очень счастлива. Жена его была преданная и нежная подруга и вполне усладила его изгнанническую жизнь. Она скоро усвоила себе все образованные приемы и могла стать в уровень с своим мужем, принимая, конечно, во внимание, что для женщины и не нужны те обширные и специальные сведения, какие, по прежней его службе Генерального штаба и по его образованию, имел муж. Он имел от нее сына и дочь, которая была замужем, кажется, в Харькове и своею смертью так поразила 80-летнего отца, что он тотчас же после известия умер. Сын его вместе с сыном Фролова, тоже нашего товарища, кончил курс в высшем военном училище, выпущен в конную артиллерию. Он вызвал к себе своих родителей и нарочно для этой цели из конной артиллерии перешел в корпусные офицеры одной из московских военных гимназий, но по смерти отца к нему приехала одна мать.

Отпраздновав свадьбу нашего товарища и друга, мы стали готовиться к отъезду. Дом свой мы продали, а хозяйство с лошадьми, скотом во всем объеме передали нашему многосемейному товарищу Николаю Осиповичу Мозалевскому, сначала из третьей части дохода, а после его смерти, которая скоро последовала, отдали совсем его вдове. Во время жизни он пересылал нам на Кавказ нашу часть дохода.

Неожиданный перевод наш на Кавказ связан с нашим отрочеством и нашею юностью, с воспоминанием о тех бесподобных и благодетельных существах, которые нас воспитали и любили как родных своих детей. В заключении нашем в Чите и Петровске писать писем к родным нам не дозволялось, а потому, когда через семь лет нас выпустили на поселение и когда мы соединились с братом, первая наша мысль была выразить им нашу благодарность за их родительскую любовь к нам и за их благодеяния. Из писем сестер мы узнали, что в этом году княгиня Варвара Сергеевна Долгорукая скончалась, потому решились писать князю. В письме этом мы откровенно сознавали свои заблуждения, объяснили ему, что в нашем фанатическом ослеплении мы были искренни и тогда считали своим священным долгом все привязанности и родственные чувства принести в жертву своему несчастному убеждению. Если мы по наружности и казались неблагодарными перед ними, так как воспитаны в доме высшего государственного сановника, и, участвуя в возмущении, мы как бы компрометировали дом его, но в то же время мы уверяли его, что этот порыв безумной молодости, это ослепление ни на одну минуту не ослабили и не изменили наших чувств, не охладили нашей любви и благодарности, которые никогда не иссякнут в наших сердцах. В заключение мы уведомляли его, что живем очень хорошо, трудимся, ни в чем не нуждаемся и просим его не думать, чтобы какие-нибудь другие соображения, кроме чувств наших, побудили нас написать ему; и он бы совершенно не понял нас, если б увидел в этом письме и в выражении наших чувств желание подвинуть его к какому бы то ни было ходатайству о нас, чего мы никак не желали. Получив это письмо, князь был так растроган, что тотчас же поехал к Государю и стал просить его сделать ему единственную милость, помиловать его питомцев, и показал письмо. Государь принял его ходатайство и дал повеление определить нас рядовыми в один из полков Кавказской армии.

Вот как мы попали на Кавказ.

И как чудны пути Божий и как беспредельна Его благость к нам, грешным. Мы прошли Кавказ, соединились с нежно любящими родными, и потом я еще был так счастлив, что не желал ничего более в мире. Сверх всего этого я снова и лично мог убедиться в отеческой любви нашего благодетеля князя Долгорукого, который принял меня с отверстыми объятиями, когда я был в Петербурге, принял, как блудного сына, возвратившегося под кров отчий.