Жизнь в Минусинске - 3

 Устроившись в своей жизни, мы, чтобы не совсем погрязнуть в материальных заботах, начали переводить с английского языка "Завоевание Гренады" Вашингтона Ирвинга. Мы еще в Минусинске кончили перевод, который и до сих пор хранится у меня в рукописи; на пашню же брали книги для чтения в свободное время. На пашне в стане мы помещались довольно удобно. Отгороженное досками место, чтоб не разваливалось постланное сено, покрывалось ковром, а на ночь простыней. Бедствие мое сначала заключалось в том, что в этом зимнем стане гнездились мыши, с которыми я никогда не мог ужиться, но тут моим избавителем был мой крестник Петр, который стрелял в них из лука без промаха, как только покажется какая-нибудь из них. Перед сном он обыкновенно тщательно перебивал сено и осматривал дерн. В дождливое время все работники забирались в стан. Вместо чая они делали себе настой из кореньев шиповника, которые выпаривали, и довольно густой настой пили, находя его очень вкусным. Всех других пить этот чай научил крестьянин из поселенцев Тихон, большой краснобай, очень умный и знаменитый сказочник. Он знал пропасть сказок, из коих некоторые были очень забавны; рассказываемые с присказками русского юмора, они часто действительно возбуждали искренний хохот. Убирали мы сено и хлеб с найма и подесятинно, и с копны. Он был в числе этих работников. В рабочие дни, еще на заре, лошади уже запрягались в сабаны и отправлялись пахать. Сабаны - это небольшие плуги, переделанные и упрощенные из больших малороссийских плугов, весьма удобные; они не имеют резака, а два сошника, из коих один с загнутым пером вместо резака и называется муженьком, а другой, плоский, - женкой. Ими пахать очень легко и можно пахать мелко и глубоко. Сибиряки, поднимая пласты, берут очень мелко, сберегая плодоносный чернозем, а после известного периода времени прибавляют глубины, чтобы захватить свежей земли, что составляет тоже удобрение; к тому же, там система переложная, конечно, по обилию земель. Только один хлеб снимается, а на другой год земля отдыхает, но не пустует, порождая сорные травы, а пашется, боронуется и во второй раз пашется к осени, так что на следующий год она готова к посеву под борону или под соху. Гречи там тогда не сеяли, только мы ввели ее посев. Как по Волге господствует каша пшенная, в Велико-россии - гречневая, так в Сибири - ячменная или ячневая. Мы сеяли гималайский ячмень многоплодный. Вместо ржи там сеется яровая рожь, или ярица. Из нее хлеб гораздо белее против озимой ржи.

Когда наша изба и горница были готовы, мы подняли из города образа и на всех полях служили молебны. Крыльцо было убрано ветвями, полы травой и цветами. После молебна образа были внесены в избу, все окроплено святой водой, затем последовало угощение чаем и пирогами. Образа несли мы сами, ученики наши и работники, на расстоянии от города двадцать верст.

На пашне мы вставали вместе с зарей, когда запрягали лошадей, обходили все работы, посев, бороньбу, пахоту. Свежий утренний воздух, напитанный ароматом цветов, усыпанных бриллиантами росы, уже с утра радостно настраивал чувство; и во время этой хозяйственной прогулки я обыкновенно выполнял свою утреннюю молитву, и как сладостна была эта молитва среди чудной природы и уединения! Сколько благодарных чувств возникало в душе при воспоминании всего тяжело уже минувшего; в таком настроении я был совершенно доволен своей судьбой.

Обойдя все работы, я возвращался в дом, где уже на разложенном огне "а очаге кипел чайник. Петр уже приготовил посуду, и я принимался за чай, выкуривал свою трубку, читал или писал свой дневник. Это было время отдыха. Потом снова ходил по работам, что продолжалось целый день. Когда возвращались лошади и работники, я также возвращался с ними. Лошадям задавали корм, а работники садились обедать. Кушанье как им, так и нам готовила стряпуха, жена одного из них. Когда работники обедали, мы иногда садились возле них, слушали их разговоры, в которых и сами принимали участие.

Несмотря на неразвитость нашего простого народа, беседы с ними были очень занимательны. Кроме того, что они чрезвычайно практичны во всем, что касается их быта, но им доступны по простому здравому смыслу и более серьезные, даже отвлеченные идеи, конечно, более из бытовой или религиозной сферы, так как православие глубоко проникло во весь наш народный организм, и проникло незаметно, несмотря на то, что народ наш не имел воспитания и, к сожалению, редко слышал даже и проповедь, но он как бы с молоком матери всосал веру, и веру правую, и крепко держится ее. Проведя много лет моей жизни в близком сообщении с простым народом, я убедился в этом. Наши реформаторы обыкновенно говорят, что русский крестьянин, как дикий, поклоняется иконам, как идолам, что ставят в упрек ему и даже православию. Но наши мыслители-реформаторы, не имеющие понятия о своей Церкви и своем народе, основывают свои мнения всегда на каком-нибудь непременно извращенном факте. Сколько я видел из разговоров с ними, я убедился, что народ наш поклоняется иконе не как доске или холсту, вмещающему в себе силу, а поклоняется изображенным на них Спасителю, Богородице и тем прославленным Самим Богом святым, в которых Он обитал при жизни их во времени, как обитает в вечности. Что в народе развито суеверие и иногда весьма грубое, то это справедливо; но суеверие есть достояние большинства людей, многих очень образованных и даже самих безбожников.