Тетрадь любви - 57. А что дальше?

 25 сентября 1949 года.

Инуська! Здравствуй, родная моя!
Сегодня я получил все твои письма. Я и не сомневался, что все они придут ко мне рано или поздно. Если бы ты знала, как я им рад!
…Как мне приятно слышать от тебя, что тебе все понравилось у меня, и что мне не нужно ломать голову, чтобы думать о каких-либо перестановках.
Я рад, что ты все-таки чувствовала мою заботу и заметила, что я все делал, зная, что это нужно нам обоим, и чтобы все это понравилось не только мне, но прежде всего – тебе. Я готов встретить тебя хоть сейчас. Приезжай! Я давно жду тебя и скучаю, когда тебя нет.
Ты говоришь, что мы  привыкли советоваться друг с другом в самых больших и в самых маленьких делах. Ну. а как же еще можно, Инуська! Ведь мы же должны делать общее дело, так разве можно делать его несогласованно? Это все  вполне естественно, правильно и закономерно. Было бы странно, если этого бы не было…
…Инка! Милая! Мне хочется кричать от счастья, хочется кружиться с тобой, а потом держать на руках долго-долго. Я знаю, ты не любишь говорить мне «до свидания» . Но совсем скоро мы сможем сказать друг другу «ЗДРАВСТВУЙ» - и сохранить его таким большим и радостным навсегда!
                           -----------------------------------------------
                                                                                     
                                        2 октября 1949 года.

Инуська! Здравствуй, моя родная!
Ты сейчас в Лейпциге, наверное, стоишь на том высоком памятнике и смотришь в мою сторону. А помнишь ты нашу  Бельведеру? Ведь на ней тоже  очень хорошо!
Вчера вечером мы с тобой очень хорошо поговорили, и я лег спать спокойным. Сейчас уже 12.00. Я отправил своих «питомцев" на футбольный матч, а сам думаю сходить домой, а потом заняться музыкой.  Сегодня нужно было идти на теоретические занятия, но я не смог, был занят.
Инка! Милая! А какой сегодня хороший день! Чувствую я себя совсем хорошо.  Причина этого прежде всего ты. Ты приучишь меня к тому, что я всю жизнь буду знать лишь тебя одну, и только от тебя быть всегда удовлетворенным и здоровым морально и физически.  Можешь радоваться, что ты это уже сумела сделать, и теперь это нужно только поддерживать.
…Верю, что и всегда, когда мы будем вместе, мы будем счастливыми и радостными.  Так будет всю нашу жизнь, и в наших руках сделать ее такой прекрасной, о какой мы мечтали и какой представляем себе ее. А пока мы должны быть благодарными изобретателю телефонной связи, которая так облегчает нашу разлуку, а  также благодарить всех, кто изобрел бумагу, научил  нас писать, читать, - короче – нашу Родину, которая сделала нас такими.  
          Инка!  Вот приеду к тебе и задушу прямо на пороге, а потом на руках принесу в твою комнату и утоплю в твоих подушках, одеялах, перинах. Ты будешь у меня  вместе с пушинками, пушинка к пушинке, а потом пушинка к Инке – и пойдет у вас веселая игра.  А я буду сидеть и улыбаться. Понятно, кнопка? А сейчас, конечно,  ты меня не боишься и только смеешься, читая это письмо…
                                       … Твой  Борис.
                 
                                       5 октября 1949 года.
 
Дорогой мой Борисенок!
Ты думаешь, что я сейчас нахожусь в Лейпциге или еду оттуда домой? Так вот: ни то и не другое.  Я туда и не ездила.
Со вчерашнего вечера у нас на работе идет такая суета, что не знаешь, за что приниматься, и это не смотря на субботу…
… В моих личных делах новости каждый день, и в то же время нет ничего определенного, но эта «неопределенщина» здорово раздражает.
Сначала я беспокоилась, волновалась, а потом махнула рукой – будь что будет, а от моих волнений все равно никакого толку.

(Интересно, о чем это они?)

Эх ты, киндер!  Ничего-то ты не понял! Мне хотелось, чтобы ты приехал 15 октября не только потому, что я хочу видеть тебя, но и потому, что мне хочется, чтобы ты приехал сюда, и мы, наконец, сказали бы все  моим маме и папе.
А то сегодня папа уже говорит, что он без меня никуда не поедет, и спрашивал мое согласие.  Конечно, я согласия не дала, а сказала, что посмотрим позже, а сейчас я ничего еще не знаю. Вот так и живем…
                
… Вчера я получила твое письмо за 28-е число. Ты пишешь, что нам обоим надо подумать о том, о чем мы говорили ночью, когда я была у тебя.
Ну, как же еще думать, когда я и так все время думаю, только у меня все это получается все равно по-детски, и мне кажется, что не надо ни о чем задумываться, а когда захотим сделать, то все придет само собой. Весь вопрос состоит только в одном - место, где мы будем это делать. А об этом мы подумаем вместе с тобой.
Но прежде, чем решать этот вопрос, мы должны сначала сказать об этом маме и папе, и я думаю,  что мы скажем, когда ты приедешь к нам.  Ведь я сама еще ничего не говорила, и они  ничего не знают точно, кроме своих предположений. А ведь так не годится, верно?
Вот о том, как мы скажем,  ты и подумай! А то я даже не представляю, с чего начинать. Иногда мне кажется, что это очень просто, а иногда наоборот, представляет собой необыкновенную трудность. А как ты думаешь? Ты пойми, что о том, о чем говоришь ты, нужно думать не только нам одним, а и им тоже.
 Пускай у них тоже поболит голова, как это сделать. А мне, в конце концов, кажется, что все это будет выглядеть проще, чем мы об этом сейчас думаем.
                                   … Твоя Инна.
                       -----------------------------------------------------

                                              6 октября 1949 года

Дорогой мой  Боренька!

… Любимый! Мы так давно не говорили с тобой по телефону, что я пришла с обеда и сразу стала звонить тебе…
… Прошел год и 6 дней, как я уехала из твоего города. Кажется, что это было вчера, а сколько изменений произошло с тех пор! И мы с тобой «постарели» на один год. Ведь тогда мы были как две пушинки. Стоило подуть легкому ветерку, как мы могли разлететься в разные стороны и никогда не увидеть больше друг  друга.  А теперь мы как два, рядом сидящих, кустика. Хотя нас и разделяет определенное расстояние, но корни, правда – невидимые -  под землей, с каждым днем все сближаются, и недалек тот день, когда они окончательно переплетутся, и тогда никакие силы природы не смогут распутать их, разве только – безжалостно разорвать или разрубить, принеся нестерпимую боль как тому, так и другому кустику!
Не смейся! Это действительно так!
                                                  … Твоя Инна.
                          
                                          12 октября 1949 года.
                 Дорогой мой Борисенок!

… В этот приезд мне особенно не хотелось уезжать и оставлять тебя одного, т.к. ты был не совсем здоров, и мне хотелось хоть чем-нибудь улучшить твое самочувствие.
   … Приехала домой, а мне мама давай чинить допрос, когда я уеду, когда ты за мной приедешь? Пришлось сказать ей чуть-чуть  близко к действительности. Она – в слезы. Ну и пошло! Никак не могла уговорить ее, я и так, и сяк,  а она -  никак. Говорит, что у нее без меня все пропало, нет никакой цели в жизни и т.д.
Я смеюсь, говорю, что я не умираю, чего  же ты плачешь? А она говорит: - Так-то так, но все-таки мне очень тяжело».
И меня не хочет обидеть, и удержать не может, и расстаться не хочет. И смех, и горе!
                                                                … Инна.
                   ----------------------------------------------------------

                                         14 октября 1949 года
…Инуська! А почему ты вчера мне говорила, что ты поедешь в Москву7 Ведь ты же прекрасно знаешь, что никуда ты от меня не уедешь, а все-таки говоришь, чтобы еще раз помучить меня?
…Сейчас, прямо с утра, позанимался музыкой и остался доволен, что я не бросил ее. А относительно того, на чем мне лучше учиться музыке, я уже подумал хорошо и решил, что лучше развивать и совершенствовать приобретенные навыки, нежели начинать совсем другие. Я никогда не стремился быть музыкантом, а дома, для тебя, я смогу сыграть на том, что будет у нас. Вот так, Иннушка моя любимая! 
                                           … Твой Борис.
                             -----------------------------------------
Комментарий.
Из  рассказов родителей я помню, что когда папа поступил в академию и мы переехали в Ленинград, то при подъеме вещей на 5-й этаж дома на Мойке пианино не смогли поднять в квартиру – оно не проходило по лестнице на поворотах. И его опять снесли вниз и тут же продали. Подробностей не знаю. Но я почему-то всегда считала, что пианино покупалось для меня, чтобы чадо  приобщалось к культуре и искусству.
  Инструмент был немецкий, хороший и красивый. И мама очень сожалела, что мы его лишились. 
Но я никогда не слышала, чтобы папа играл на каком-либо инструменте. Может, в первые годы,  где-нибудь в гостях или в Доме офицеров, где было пианино или рояль, он и играл, но меня там не было в силу маленького возраста. А когда меня уже стали брать в гости, я ни разу не слышала, чтобы папа пел или играл.  Не думаю, что я  не запомнила  бы хоть один такой эпизод, если бы он был.
Я тоже всегда хотела научиться играть именно на пианино. Но частые переезды и съемные квартиры не позволили иметь инструмент, а потом уже и поздно было. А может, мне не хватило папиной настойчивости и целеустремленности, чтобы пойти учиться уже взрослой тетей. Так мечта и осталась мечтой…


P.S. Я все-таки выпустила эти письма книгой! Пусть дети и внуки почитают историю своих предков! Там есть, чему поучиться, особенно в наше непростое и не слишком
целомудренное время...