В другой раз Мойер защитил русское правительство против немецко-французского либерализма.
Французская революция 1830–го года вскружила и немцам голову, и вот один из них, в гостях у Мойера, новоприезжий, начал восхвалять новое французское правительство на счет России.
— Что вы мне толкуете! — воскликнул Мойер, — я всегда предпочту быть съеденным лучше львом, чем искусанным до смерти кучею муравьев.
Действительно, Мойер любил и уважал нового государя (Николая Павловича). «Александр I был похож на французского маркиза, — по словам Мойера, — а Николай — это настоящий государь, как надо быть».
В бытность свою в Петербурге Мойер с восхищением рассказывал мне про извозчика, на котором он куда — то ехал.
— Вдруг вижу, — говорил Мойер, — что мой извозчик снял шапку и едет с открытою головою.
— Что ты? — спрашиваю его.
— А тамотко он сам проехал, он сам!
— Вот так ответ; лучшего имени государю не придумаешь!
Но как ни хвастались перед нами прибалтийские культурные люди 1830–х годов свободою своих крестьян, видно было, что это дело свободы не совсем ладное. Нищету сельского люда нельзя было скрыть; да и помещики не очень блаженствовали, и имения то и дело переходили в руки арендаторов (напоминавших мне с виду польских арендаторов Юго — Западного края). Причину приписывали тупости и идиотизму эстонского мужика. Не знаю, как теперь, но в то время было в ходу множество рассказов о врожденной тупости и ограниченности эстов. Передавали, например, за достоверный факт, что один крестьянин, слыхавший о том, что можно деньги класть в рост и получать годовые проценты, закопал скопленные им сто рублей в землю на целый год; по прошествии этого времени, вынув их опять и сосчитав несколько раз, этот предприимчивый эст бежит к сельскому судье, ревет и жалуется, что его обокрали.
— Да что же и сколько у тебя украли? — спрашивает судья.
— А я знаю, — отвечает эст, — я знаю только, что я закопал сто рублей.
— Ну, а сколько же опять вынул? — спрашивают его.
— Да опять только сто.
— Так на что же и на кого же ты жалуешься?
— Да отложенные деньги, меня уверяли, должны расти и прибавляться, а почему же мои целый год пролежали и ничего не выросли?
Неуменье эстов считать и легко соображать действительно бросалось в глаза.
Яйца, раки и т. п. покупались у крестьян на рынке не иначе, как отсчитывая за каждую штуку по одной медной монете. Куплены яйца по копейке за штуку: покупатель берет одно яйцо и кладет копейку, берет потом другое и опять выкладывает копейку. Это я и сам видал.
Свободное копирование
