Вопросы жизни - 164

Весьма отличительная черта в характере русского народа, отличающего его от западных наций и даже от южных славян, это — совершенное отсутствие бережливости. Встречается иногда скряжничество, циническая скупость, но склонности к сбережению нет.

Пожалуй, скажут на это, что нечего беречь; но это далеко не всегда главная причина: нерасчетливость и чисто восточный фатализм мешают бережливости и там, где есть что беречь. Извинительная отговорка, приписываемая спившемуся с круга мужику, также в восточном вкусе. Он пропивает, будто бы, последнюю копейку потому, что ее не убережешь или беречь не стоит.

В имении моем я знаю одного мужика, Савву Криворукова; тот, верно, пьянствует не от нищеты; он однажды, поработав у себя и у меня в поле, решился, по собственным его словам, попытать, какая такая есть свобода на свете, и перестал работать, лежал на печи, ел, пока были харчи, и ходил в кабак. Этот опыт над свободою продолжался чуть ли не полгода, пока [Савва] все пропил и пошел на заработки. Иногда я его встречал лежащего на улице, иногда в рубище, а теперь недавно встретил, что — то везет на паре своих лошадей, верно, покончил свой эксперимент с свободой. Замечательно, что болгары, жившие так долго под игом турецкого фатализма, менее фаталисты, чем наши крестьяне. Эти наши братушки, по всему видно было нам в Болгарии, чрезвычайно бережливы, трезвы, и не прочь при всяком случае надуть своих северных братьев.

Но существует, если верить нашим социалистам и славянофилам, волшебное средство избежать пролетариата и нищеты, основав благосостояние на поземельном наделе и без затраты капитала. Это средство — наша старинная община. Дай, Бог! С этой общиной я не имел никаких дел, и знаю ее только по описанию. Мне не верится, однако же, чтобы она устояла или прямо бы перешла в организованную на западный манер ассоциацию, или коммуну, или во что-нибудь подобное. Мне кажется поэтому, что ее не следовало бы ни уничтожать, где она существует, ни поддерживать искусственными мерами. А где нет общины, как, например, у нас на юго-западе, там ее уже не введешь.

Я незаметно увлекся в объяснение, почему эманципация, предпринятая у нас слишком поздно и потому без подготовки, увеличила опасность волнений, представив для наших анархистов и утопистов весьма заманчивую сторону. Первым из лозунгов после эманципации было: «земля и воля», и мне сдается, что чем более в правительственных сферах будут ковырять на все лады земельный вопрос, тем более он будет делаться растравленным местом, привлекательным для хищных насекомых. Я полагал бы, что гораздо надежнее и существеннее для пользы народа и самого государства, вместо разных искусственных и принудительных мер для снабжения всех и каждого из крестьян земельными наделами, было бы уменьшение тягости прямых налогов, выкупных платежей, свобода обращения и приискание средств к снабжению земледельца оборотным капиталом, регулирование свободы переселения и т. п.