Вопросы жизни - 140

Когда просвещенная воля монарха даст стране представительство и свободу мысли, слова и научного расследования, когда крестьянство будет пользоваться настоящим попечением и заботами земского представительства, то у незрелых юношей среднего сословия, взбаламученных нелепою пропагандою, и будет отнят повод к ненормальному и натянутому сближению с меньшею братиею, а потому науськивание крестьян и возбуждение в них сословной вражды, хищничества, жажды крови и т. п. сделается не так удобным и легким для злонамеренных и пропагандистов, как теперь при господстве двух противоположных действий административной власти: произвола и распущенности в одно и то же время.

Я убежден, что все, желающие со мною октроированного[1] представительного правительства в России, желают не ослабления, а упрочения монархической власти. Все, с каждым днем, все более и более убеждаются, что пришло такое время, когда и вызванный самим монархом прогресс принимается и приносит добрые плоды не иначе, как при деятельном и самостоятельном участии общества. Без этого, как мы видим, и самые великие и благие начинания монарха обращаются против его власти, порождая крамолу и потрясая все государство неслыханными преступлениями.

Пронеслись как — то слухи из Петербурга, что, будто бы, сам покойный государь предлагал на обсуждение какому — то совету ad hoc вопрос о конституционной реформе, что будто бы канцлер Горчаков высказался против этой реформы, и государь согласился с ним.

Я помню разговор, который я имел лет 6–7 тому назад с гвардейским офицером в вагоне. Зашла речь о конституции и, к моему удивлению, гвардейский офицер и, если не ошибаюсь, преображенец оказался защитником конституции, может быть, и потому, впрочем, что он мне показался родом из южных славян. Помню, что я не был так уверен, как он, в благих результатах конституции для России; я говорил, что, как для упрочения республиканского правления необходимы настоящие республиканцы, так для конституционного необходимы настоящие представители общественных нужд и интересов, а таких представителей у нас пока мало.

«Пожалуй, — говорил я моему собеседнику, — у нас выйдет из конституции такая катавасия, что придется бежать вон из России».

И по правде, я не 20–летний юноша и не могу увлекаться фразами о свободе, равенстве, братстве и тому подобными гремушками. Я в мою жизнь всегда старался следовать мудрому правилу «cuique suum»[2], хотя, как и другие, не всегда исполнял его.

Я принадлежу к тем, которые полагают, что каждый народ может быть управляем только тем правительством, которого он достоин. Поэтому я не отдаю абсолютного преимущества ни одному образу правления и считаю такое преимущество нелепостью.