1846 год - 11

Крепость Темир-Хан-Шура, считаясь столицей северного Дагестана, в то время далеко не представляла тех удобств и не имела того вида, который имеет теперь. Построенная, кажется, в 31-м году, как центральный и опорный наш пункт в Шамхальских владениях, она представляла весьма слабую цитадель, защищенную с северной стороны обрывистыми скалами, а с западно и восточной – стенами и башнями из местного камня, сложенного на глине, как воздвигались в то время почти все укрепления в Дагестане. С южной стороны цитадель соединялась с форштатом, обнесенным земляным валом весьма слабой профили, с положенной колючкой; сверх оного на фасах форштата были какие-то жалкие батареи с чугунными пушками, пришедшими в негодность, и трое ворот, плохо защищенные какими-то будками, носящими громкое название блок-хаузов. В цитадели помещался госпиталь, дом командующего войсками и другие незатейливые строения, где помещалось все управление; на форштате были казармы квартирующего Апшеронского полка и других войск, в виде каких-то низких строений с земляными крышами; грязный базар, грязь на улицах, землянки остальных нижних чинов составляли так называемый город, где, впрочем, правильно были разбиты улицы и кварталы. Посреди этих безобразных зданий однакоже являлись некоторые порядочные дома, принадлежащие, разумеется, интендантским чиновникам, полковым командирам и различным штабным офицерам, имевшим, при тогдашних порядках, более средств к легкой наживе и известного рода комфорту. Между крепостью и цитаделью был разбит, так называемый, публичный сад стараниями генерал Клугенау, где по вечерам играла музыка и собиралась Шуринская публика; среди сада была беседка; здесь в 1844 г. жил теперешний министр внутренних дел, а тогда гвардии поручик Тимашев[1], прибывший на время в Шуру. Это подало повод талантливому его карандашу сделать известную карикатуру, в свое время наделавшую довольно шума: она представляла изгнание Адама и Евы из рая (из сада в Шуре) и madame Клугенау изображала карающего ангела.

Несмотря на всю, далеко неприветливую, обстановку Шуры, это место считалось как бы Капуей всего Дагестана. После продолжительных походов, после всех испытаний и лишений, с каким восторгом возвращался отряд в Шуру, как в один из просвещеннейших и цивилизованнейших центров. Я помню, какое впечатление, после похода, производили на нас грязные лачуги, носящие громкое название магазинов с бракованными товарами Нижегородской ярмарки. Как казались комфортабельными грязные трактиры с засаленным биллиардом, изломанными канделябрами, ситцевыми занавесками и звуками расстроенного и переломанного органа. Наконец, гуляние в публичном саду, хор музыки, женские туалеты кизлярских или астраханских модных магазинов и поблекшие лица прежних красавиц, не отличающихся особой нравственностью, шуринского прекрасного пола. Все это совершенно понятно, и объясняется теми исключительными условиями, которыми обставлена была тогдашняя жизнь на Кавказе. При юности и впечатлительности большей части из нас, приход в безопасное место с относительными удобствами жизни и общественными, опять-таки непричудливыми, развлечениями, весьма понятно, как бы вновь возвращал нас, после испытанных опасностей, к жизни, которую так мало ценили в совершенном походе и которой, при неизвестности будущего, старались наслаждаться в настоящем.