В конце августа 1913 года, после двух с половиной месяцев летних каникул, которые мы провели дома, в Конотопе, я вместе с братом вернулся в Киев. Мы уже перешли в восьмой класс и в следующем году должны были окончить гимназию – держать экзамены на аттестат зрелости.
Как всегда, осенний Киев был особенно красив. Золото каштанов, осыпающиеся листья, спокойствие теплых вечеров. Но в городе, как и в дни приезда царя в 1911 году, было неспокойно. Чувствовалось какое-то особое возбуждение, ожидание крупных событий. На улицах чаще, чем обычно, встречались городовые и усиленные казачьи патрули. Гостиницы были переполнены. Киев на время оказался в фокусе не только всероссийского, но всемирного интереса. «Весь мир смотрит на Киев». В этом были единодушны и власти, и правительственная черносотенная печать, и оппозиционные газеты. Все подчеркивали мировую значимость дела Бейлиса.
В Киев стекались люди самых различных положений и состояний: и наиболее видные представители реакции, и черной сотни – «Союза русского народа» и родственных ему организаций, и представители либеральной и демократической оппозиции. Приехал, несмотря на болезнь, писатель В.Г. Короленко. Вместе с защитником Бейлиса О.О.Грузенбергом в Киев приехал и дядя моей будущей жены, известный петербургский адвокат, специалист по вопросам права жительства для евреев Л.М. Айзенберг. Он помогал 0.0. Грузенбергу в подготовке материалов для защиты. В Киеве собрались сотни корреспондентов российских и иностранных газет и журналов.
Крайние правые организации – «Совет объединенного дворянства» и черносотенный «Союз русского народа» – разжигали антисемитизм и требовали от правительства довести процесс Бейлиса до конца. «Правительство, – писало „Русское знамя“, – обязано признать евреев народом столь же опасным для жизни человечества, сколь опасны волки, скорпионы, гадюки, пауки ядовитые и прочая тварь, подлежащая истреблению за свое хищничество к людям, и уничтожение которых поощряется законом… жидов надо поставить искусственно в такие условия, чтобы они постепенно вымирали. Вот в чем состоит нынешняя обязанность правительства и лучших людей страны». («Русское знамя», 1913, №117).
Либеральная и демократическая печать считала дело Бейлиса «вызовом Европе», всероссийским «срамом»;
нервное напряжение в дни процесса Бейлиса было гораздо выше и сильнее, чем в октябрьские дни 1905 года с их Манифестом и погромом в Киеве, чем в дни убийства Столыпина. Дело Бейлиса было самым значительным событием 1913 года, которое произвело потрясающее впечатление также и на весь мир.
Власти посредством штрафов, арестов, судебными преследованиями пытались держать печать в ежовых рукавицах строгой цензуры. Как нам рассказывал Тарновский-сын, в редакции «Киевской мысли» собирались вести учет всех репрессий, налагаемых властями на печать за критические статьи и заметки о деле Бейлиса. Что стало с этим списком, не знаю, но в ежегоднике газеты «Речь» за 1914 год была опубликована итоговая сводка этих репрессий: всего по делу Бейлиса на печать было наложено 102 взыскания, в том числе арестовано 6 редакторов газет, 8 редакторов – привлечено к суду, в 36 случаях были конфискованы номера газет, 3 газеты были закрыты, на печать было наложено 43 штрафа на общую сумму 12 850 рублей.
Под особо ревностную защиту была взята Вера Чеберяк и ее шайка. Тарновский со смехом показывал нам номер киевской газеты «Последние новости», в котором ее редакция оповещала своих читателей, что печатание сообщений о Вере Чеберяк прекращается из-за штрафов за них, но, так как извещение о штрафе было получено, когда страница газеты уже печаталась, на месте фельетона было оставлено белое место.
Редакция «Киевской мысли» вела стенограммы процесса. Сразу после окончания процесса появился трехтомный отчет о нем.
Свободное копирование
