.. Позиционное противостояние Линия Мажино – Линия Зигфрида вдруг взорвалось неожиданным ударом германских войск на неукрепленные границы Франции через Бельгию и Голландию. Мне даже тогда казалось необъяснимым, почему эти две малые страны, имея на востоке агрессивного и непредсказуемого соседа, не приняли никаких мер по укреплению своих границ.
До этого я подолгу сидел у карты Европы, на которой отмечал микроскопические изменения линии противостояния Англо-французской коалиции и Германии, пытаясь представить себе дальнейшее развитие ситуации. Полагая, что немцы вряд ли предпримут форсирование «в лоб» Линии Мажино, пытался предугадать возможные пути обхода этих укрепленных позиций. Путь через горный рельеф нейтральной Швейцарии казался мне маловероятным, оставалось только предположить что удар будет нанесен через Бельгию. Можно ли было ожидать от Гитлеровской Германии уважения к нейтралитету этой страны, если он препятствует ее агрессивным устремлениям? Мне казалось, что и наша страна подает убедительные примеры пренебрежения суверенитетом соседей, когда он препятствует ее стратегическим замыслам: агонизирующая Польша, Румыния, прибалтийские республики и, наконец, Финляндия.
И действительно: мои домыслы, казавшиеся фантастическими, вдруг подтвердились. Потоптавшись некоторое время у линии Мажино, немцы неожиданно рванулись через Бельгию и Голландию, с которыми расправились за несколько дней, началась битва за Францию. Французские и английские войска терпели одно поражение за другим так быстро, что я не успевал переставлять флажки на карте. Вскоре разыгралась драма под Дюнкерком.
После капитуляции Франции в отношениях с Германией, казалось, ничего не изменилось: «дружба» продолжалась, газеты публиковали фотографии эшелонов с зерном, пересекающих демаркационную линию. Однако, как только немцы столь же стремительно захватили Югославию и Грецию, где ранее безнадежно застряли итальянцы, в воздухе, как бы, повисло напряжение, ожидание неизбежности скорой схватки. Это напряжение подогревалось действиями правительства во внутренней политике, направленными на «повышение дисциплины и производительности труда». Появились постановления, запрещавшие увольнения по собственному желанию, устанавливающие наказания за прогулы и опоздания вплоть до судебных приговоров к принудительным работам. Свободные переезды между городами были ограничены: железнодорожные билеты продавались только по предъявлению разрешительных документов.
Появились новые военные звания: вместо «комбриг», «комдив», «комкор», «командарм», отличавшимися количеством ромбов на петлицах, введены звания «генерал-майор», «генерал-лейтенант, «генерал-полковник» и «генерал армии» со звездами вместо ромбов. Для младших командиров -«ефрейтор», «младший сержант», «сержант», «старший сержант» и «старшина».
Последний предвоенный 1940 год. Евгений Умнов муж Нюры - дочери тети Сони, закончив университет, уехал служить в Красную Армию в артиллерийской батарее каких-то сверхмощных орудий на Западной Украине. За все годы войны эта батарея не выпустила ни одного снаряда по врагу, откочевывая все далее на Восток.
Второй курс техникума. Усилившиеся продовольственные трудности. Огромные очереди за хлебом, сахаром, макаронами, мукой. По поручению тети Сони после занятий в техникуме хожу на фабрику-кухню (теперь здесь находится мясокомбинат. Там работал ее муж Леонтий Михайлович), где для сотрудников выдаются обеды и продуктовые заказы. Особым «почтением» у нас пользовались копченые бараньи и свиные ребра, с которых срезано мясо. Однако, мяса на них оставалось еще довольно для обгладывания, чем вся семья Файкиных занималась за ужином. Кроме того, продавались жареные пирожки, начиненные соевой кашей.
Очень трудно приходилось моим сверстникам - студентам, жившим в общежитии. Стипендия (34 руб., а для отличников - 45 руб.) не могла обеспечить даже нищенское пропитание. Ходили подрабатывать в порт, куда и я несколько раз ходил из солидарности, однако не мог выдержать даже половины смены. Обедать ходили на рынок, где была дешевая столовая для возчиков: тарелка щей с «рубцом» и гречневая каша с салом стоили 15-20 коп. Неплохо кормили и в техникумовской столовой, но там было подороже, хотя давали в долг под запись в долговую книгу с удержанием из стипендии.
Летом 1940 года после завершения производственной практики на токарных, фрезерных и строгальных станках, всем курсом отправились в колхоз на уборочную. Колесный пароход довез нас до станицы Николаевской, откуда пешком мы прибыли в станицу Мариинскую. Работали, в основном, на комбайнах на соломокопнителях - прицепах, куда из чрева комбайна ссыпалась солома. Закутав лицо марлей (иначе - за-дохнешься от пыли), солому следовало вилами собирать в копны и периодически сбрасывать, следя за тем, чтобы они ложились на поле ровными рядками.
Перевозили зерно на бричках, запряженных волами. Медлительные и неприхотливые животные безропотно тащили любой груз, при запрягании становились сами каждый на свое место и подставляли шеи под ярмо. Управлялись, подчиняясь команде: «Цоб, цоб!» - идущий слева вол заходит вперед и повозка поворачивает направо, «Цобэ, цобэ!» - правый вол заходит вперед и повозка поворачивает налево, «Цоб, цобэ !» - оба вола делают вид, что ускоряют движение.
Некоторое время я выполнял обязанности сторожа: спал на току, куда ссыпалась доставляемая от комбайнов пшеница. Днем пшеницу провеивали на ручных веялках (невероятно трудоемкая работа) и грузили в повозки и автомашины, отвозившие ее на элеватор.
Питаемся неплохо, но непривычной пищей: на обед «кандер» - суп из пшена с картошкой, заправленный луком, поджаренным на бараньем сале, утром и вечером - хлеб и лепешки с овечьим молоком, густым и жирным. На складе колхоза можно было получить дополнительно продукты, оплачивая их по себестоимости, т.е., значительно дешевле, чем в Ростовских магазинах, с последующим вычетом из заработка.
За работу начисляются трудодни, расчет по которым должен производиться после завершения уборки урожая. Перед отъездом домой нам выдали аванс: я получил мешочек муки и немного денег. По дороге, впервые в жизни, купил в пароходном буфете бутылку вина. Выпили ее вместе с кем-то из сверстников, используя вместо стаканов огурцы с выдолбленной сердцевиной.
Осенью двое из нашей команды ездили за окончательным расчетом, привезли пшеницу, из которой тетя Соня варила кашу.
Весной 1941 года пришел приказ об изменении специализации техникума: вместо индустриального он стал авиационным. Перешел на отделение «Монтаж самолетов»: эта специальность была мне более интересной, чем предстоявшая работа в механических цехах.
Второй курс техникума закончился с последним годом мирной жизни. Май 1941 года - экзамены, сданные мною более успешно, чем всегда, производственная станочная практика, начало каникул.
