Запомнилась встреча Кронштадта с Керенским. Он проехал прямо в Кронштадтский Совет, где впал в очередную истерику и, по своему обыкновению, грохнулся в обморок. После того как его отходили с помощью стакана холодной воды, стрелой помчался в Морской манеж. Там собралось довольно много народу. Мы с Рошалем тоже поспешили туда. Керенский уже стоял на трибуне, истерически выбрасывая в воздух отдельные отрывистые слова; он плакал, потел, вытирал носовым платком испарину, одним словом, всячески подчеркивал свое нечеловеческое изнеможение. Благожелательные слушатели должны были истолковать это как признак благородного переутомления на поприще самоотверженной государственной работы.
Во время выступления Керенского мы с Рошалем сговорились между собой и решили отказаться от приветствия его как представителя Временного правительства, а приветствовать лишь как товарища председателя Петросовета. Произнесение такой речи было поручено Рошалю. Семен великолепно расколол Керенского на две половины, отделив министра юстиции от товарища председателя Петросовета. Но после того как Рошаль окончил, Керенский судорожно бросился к нему и с покрасневшими глазами, с застывшими в них слезами совершенно неожиданно заключил Семена в свои объятия. Это был в буквальном смысле слова иудин поцелуй.
Затем Керенский крупными шагами порывисто отправился к автомобилю, сел в него и уехал. Только его и видели.