Дневник Вали Каушанской - 7

15 августа, среда.

***

В Киеве мы сразу на извозчике поехали на пристань, где пришлось довольно долго ждать. Мне очень хотелось сходить к Давиду Ханлейзеру и особенно к Гельфандам. А мама не хочет. На пристани мы сидели на своих вещах, так как скамеек не было. Тут не было ни одного приличного человека. Всё спекулянты и ...нты[нрзб], отвратительно одетые, грязные, с нахальными, вызывающими физиономиями. Было жарко, т.к. мы сидели на солнце. Кругом было шумно. Дрались, кричали. Какой то человек нес на голове огромный кувшин и продавал какую-то красную бурду, громко выкрикивая. Еврейка выкрикивала конфеты к чаю. Вообще южная публика уже давала себя чувствовать. Какие они не симпатичные! Я вспомнила нашу поездку в Тульчин, и мне сделалось страшно. Оказалось, что наш носильщик жил 10 лет в Питере. Мы разговорились. Мама спросила, где ему больше нравится, там или здесь в Киеве. Тут подошёл какой-то другой и сказал: «в Киеве жидов много, жидами воняет». «Это самое главное», – добавил наш. Мама перевела разговор на другое. Мне казалось, что все хотят обворовать нас или еще что-нибудь похуже сделать. 

***

Мама заметила, что Днепр сильно обмелел, верно высохнет в конце концов. «Как и вся вода на земле», – сказала я. Мама сразу как-то заинтересовалась. «Как, откуда ты это знаешь?» Я ей сказала и по географии учила и читала, предполагается, что через столетия вся вода высохнет, станет холодно и жизнь на земле прекратится. «Слава Богу», – с облегчением сказала мама. «Почему, слава Богу?» «Люди перестанут страдать». Разве люди только страдают?» «Гораздо больше страдают, чем радуются, жизнь так тяжела и печальна, хорошего так мало». «Ну это смотря как смотреть на вещи. Если принимать так всё близко к сердцу – да. Сейчас, например, мне вполне хорошо, неужто тебе нет?» «Ничего», но я видела, что ей нехорошо. Мы спустились в каюту.