Страх

Уже не первый год мне снится страшный сон. 
Все чаще и чаще. Все страшнее и страшнее.
Я снова принят токарем-универсалом в 19-й цех Адмиралтейского завода в Ленинграде.

Остались позади «учебки» и университеты, чины и погоны, трибуны и мандаты. Демонстрации на Невском и Тверской. Телестудии. Эфиры. Свист и аплодисменты. «Ура!» и «Позор!». Взлеты и падения.
Все куда-то кануло.
И я снова токарь девятнадцатого цеха. 

Мне ужасно не хочется приниматься за тяжелую и неблагодарную работу.
Не хочется сонному надевать грязный комбинезон в мрачной раздевалке с металлическими шкафами, с хмурыми от жизни и похмелья коллегами.
Не хочется браться за грязное и ранящее до крови железо. Устанавливать резец, включать мутную струю эмульсии. Уклоняться от горячих стружек. До боли ломать руки, отжимая и зажимая в патроне заготовки. Оттаптывать до боли и отека ноги, часами стоя перед суппортом станка. 

Я хожу по цеху. С кем-то говорю. С кем-то курю. Сижу в укромных углах на заготовительном участке и в закоулках на заводском дворе. Подхожу к своему станку.
Он чист и незапачкан. Нет инструмента. 
Но на нем выключен свет. Мастером.
Страшно. Я засечен.
Мне нужно срочно включить агрегат и начать что-то делать. 
Точить, сверлить, отжимать-зажимать. Зарабатывать деньги, как все остальные в этом цехе, работающие и не замечающие меня.

Я все могу. Я хорошо владею токарным делом. Я умею больше, чем от меня требуется.
Но я не знаю, где инструмент, где заготовки. Нет наряда, технологической карты и чертежа. Мне нечего делать. Я изгой. Я белая ворона.
Я ничего не делаю. Я – паразит и тунеядец. Мое нерабочее состояние не может продолжаться долго. Оно должно вылиться в беду.
Хочу не быть таким. И не могу. И не знаю, с чего начать. И боюсь к кому-либо обратиться…. 

*** 

До сих пор помню свою дипломную работу в ПТУ-15[1].
Венец 10-месячного обучения. Подробное описание изготовления штуцера с наружной резьбой. М48х2. Из жесткой стали «два-ха-13». 
Толстый альбом из канцелярского магазина. С каллиграфическим текстом и формулами. С чертежами в разных проекциях, с разрезами и стандартными шрифтами надписей. С составом и структурой материала – трудной для обработки «нержавейки». С формулами и диаграммами. С описанием необходимых для работы сверл. Проходных, подрезных, расточных и резьбовых резцов. Сплавов их режущих пластин, углов резания и фасок. С расчетами скоростей резания по каждой из операций. Подач суппорта, и иных режимов работы при этом станка 1К62. Естественно, с техническим описанием последнего.
И многим-многим другим.
Со всем, что должны были знать инженеры-металловеды, инженеры-механики, инженеры-технологи.
Со всем, что впихивалось в головы пятнадцати-шестнадцати-летним пацанам с семью-восемью классами образования.
Со всей информацией и параметрами, которые должен был получить советский рабочий вместе с заданием и нарядом от цехового мастера. И, воспроизведя их на станке, на металле, получить в пределах, предусмотренных государственным стандартом допусков и посадок, вожделенную деталь.

Главной задачей рабочего оставалось быть трезвым на рабочем месте и получить от обслуживающего персонала материалы и инструменты. С последующим добросовестным воспроизведением этих данных.

Учились мы в наших «ремеслухах» , как бог на душу положит.
Преподаватели, из отставных мастеров и сокращенных офицеров, не всегда сами понимали ретранслируемое нам содержимое умных книжек. Но делали это исправно.

Дипломная работа была оценена на «отлично».

***

Придя дипломированным токарем в 19-й цех Адмиралтейского завода, я был поражен тем, что мне вручал мастер вместе с нарядами на работу.
А вручался мне эскиз, иногда сделанный от руки. Штуцера, фланца, или болта. С «технологической картой» в которой стояла единственная фраза: "выточить деталь согласно чертежа".
Инструменты и приспособления получались в инструментальной кладовой. 
Нужные, или похожие на них.
Материал получался в огороженном углу цеха, на заготовительном участке. 
Такой, какой нужно. Или близко к такому. Какой есть. Что нарЕзали из проката пьяные заготовители. Или налили-наковали в смежных цехах такие же металлурги. Иногда попадался не тот материал. Иногда заготовки были изрядно больше положенного и их нужно было вдвое дольше «обдирать».
Манипуляции формулами, режимами и таблицами оставлялись на усмотрение рабочего. С заточкой резцов и сверл на на корявых точилах, громыхавших в углу цеха.

При этом застекленные комнаты, телевизорами в два этажа окружавшие рабочее пространство цеха, ломились от инженеров и техников. Обязанных расписать, рассчитать, начертить и обеспечить. Сделать все, что с таким тщанием петеушники делали в своих дипломных работах.

Нормы времени и расценки были таковы, что, провозившись с одной деталью день, работяга мог рассчитывать на оплату двух-трех часов праведного труда.
Работа реально давала возможность заработка средств к существованию. Но лишь если партия деталей была хотя бы больше сотни. Тогда, настраиваясь поочередно на каждую из операций, можно было обеспечить какую-то производительность. Работая последовательно и ритмично. 

Кораблей завод делал много. Хороших и не очень. Детали заготавливались впрок. Плановики в поте лица организовывали их заготовку.
В разных углах цеха несколько тружеников, плюясь и матерясь, изготавливали по паре-тройке гаек или шпилек. Совершенно одинаковых. Для будущих разных пароходов. На которые эти железяки будут поставлены одна через год, а другая – через пять. Каждый из пролетариев нормально заработать не мог.
А собрать эти гайки-шпильки в одну партию и поручить одному работяге начальнички были не способны.

В «телевизорах» по периметру цеха продолжали функционировать плеяды ИТР . Полуграмотных "командиров производства". В свое время поднявшихся из работяг через «вечерние техникумы». Или сразу севшие на свои стулья за былые заслуги на фронтах войны. 

Да и не очень нужно было все отлаживать. 
Если бы все было организовано и распределено, как надо, завод можно было бы изрядно сократить. И у станков, и на стапелях. И в застекленных цеховых антресолях управленческих служб.
А оставшиеся были бы сыты и одеты. При полной исправности схода со стапелей советских пароходов.

*** 

Возможность заработать была таким же советским дефицитом, как колбаса и приличные ботинки. Как любой советский дефицит, эта возможность распределялась отцами-командирами по своему разумению. Среди своих.
«Своими» были партийные и профсоюзные активисты. Пьющие работяги, с получки «откатывавшие» мастерам выпивку с закуской в близлежащих к заводу столовых и закусочных. Непьющие работяги, тупо платившие мастерам оговоренную мзду. Ну и несколько «асов», выполнявших разовые сложные работы, где "инженеры" попросту не знали, что делать.

Чтобы основная масса не возмущалась, её убеждали в том, что хорошо зарабатывать – удел способных, трудолюбивых и дисциплинированных. Передовиков производства. И что становление таковыми – результат упорного труда, ну и, естественно, хорошего поведения с «отцами-командирами».
Как и в вооруженных силах. Где нормально жить разрешалось лишь «отличникам» и старослужащим.
Как и в местах лишения свободы. Где выживали лишь «вставшие на путь исправления», воры и стукачи. Либо платящие начальникам мзду «придурки».

*** 

«Высоко квалифицированные» рабочие нужны. В мизерном количестве, для особо сложных нештатных работ.
В остальной части эти «асы» - порождение бардака в технологии и организации производства
Так же, как и бросающиеся на амбразуры смертники – порождение бардака в армии и бездарности командиров. От неграмотного ротного, до конно-бронзового Жукова.

С изобилием «иномарок» и запчастей к ним, пропал образ гаражного «дяди Васи», сопосбного в грязном боксе починить вручную любой агрегат и реанимировать любой «москвич-жигуль».
На нормальном автосервисе трезвые парни в чистых комбинезонах в считанные часы заменят агрегат. Без рассуждений о том, что «мастерство не пропьешь». 

***

К восемнадцати годам, на третьем году токарной карьеры, я чувствовал себя умеющим делать почти все, что изготавливалось в цеху. 
Свежие юношеские мозги отлично усваивали премудрости, предназначенные обитателям «телевизоров». Изрезанные, но незагрубевшие руки автоматически совершали необходимые пассы. Уже попорченные осколками стружки, но еще зоркие, глаза превосходно фиксировали необходимые размеры и иные данные.
Иногда все же перепадали большие партии деталей. 
Где-то что-то прорывалось. В цех приходили непомерно большие для нашего уровня производства задания. А умел я много. И это знали.
И тогда наступала пахота по полторы смены. С выходом по субботам.
Часами не отрывался от станка, испытывая противоестественный оргазм от ощущения собственной силы над твердым и тупым железом.
Редко это бывало.

А чаще охватывала брезгливость к этой возне. Уволиться после "ремеслухи" три года было нельзя.
И я уходил бродить по цеху и окрестностям. Курил. Трепался в укромных углах с такими же, как я, молодыми раздолбаями. Возвратясь к станку, видел, что электрический свет на нем отключен мастером.
Значит, мое отсутствие выявлено. Предстоит очередное внушение.
Престарелый мастер Николай Иваныч. 
Лидер группы из пяти-шести «передовиков», зарабатывавших на выгодных нарядах и делящихся с ним «откатом».
Он на голубом глазу воспитывал меня в своем «аквариуме» посредине цеха.

- Ты, Лучинский, почему не работаешь? Так никогда нормальной зарплаты не получишь. И характеристику в свой институт не получишь.

Знали уже, куда мои глаза глядят. Знали чем зацепить. Без «характеристики»-то нЕкуда было…

Очередная постылая возня с ничего не дающей уму и желудку гайкой или шпилькой.
И угнетающее рабское чувство страха перед начальством при полном бессилии что-либо изменить в этой жизни.

***

Все были заняты.
Заводу постоянно требовались новые труженики.
Деревенские ехали в Ленинград. Жили в общагах, зарабатывали свои гроши, пили.
Кто-то делался «своим». Кто-то поднимался до застекленных кабинетов. Кто-то выше.
Кто-то не выдерживал. Бросал все это.
Статья 209-я Уголовного Кодекса. «Ведение паразитического образа жизни». Тунеядство.
Год в зоне с последующей потерей права проживания в Москве-Ленинграде и еще в ряде приличных мест СССР.
Лица БОМЖ.
Подвалы и чердаки.
Полуразложившиеся трупы в канализационных колодцах. 

*** 

Страна с нижайшим уровнем развития производства. 
Страна с гипертрофированной оборонной промышленностью. 
Молохом, безучетно и бессмысленно пожирающим материальные и людские ресурсы.
Пресловутый ныне ВВП в большие разы меньше, чем в приличных странах.
Никто ничего не зарабатывает, потому что нечего. 
ИТРы заполняют пыльные кабинеты. 
Вчерашние петеушники выдают в день по фланцу или штуцеру. 
Все заняты. Кроме отщепенцев по 209-й.
И ничегошеньки не сделать… 

*** 

Страшно.
Пятый десяток лет идет с тех пор. А я беспомощен и беззащитен.
Хватаюсь за рукоятки суппорта станка, пытаюсь зажать какой-то случайный резец.
Хоть что-нибудь бы сделать!
Хоть как-нибудь выйти из этого вязкого бесполезного и угрожающего состояния…..

Мне никогда не удается досмотреть этот сон до конца.

_________________________

1. Всего пара-тройка лет прошла, как "ремеслухи",былые сталинские «ремесленные училища» системы «трудовых резервов», были переименованы в профессионально-технические.



2008 г.