Дневник 1918 года - 31

   13/26.III. Бедный Мика[1] все еще отчаянно кашляет по утрам. Опять придется круговой компресс ставить. Вчера имел слабость по случаю именин Гриши спустить мальчиков вниз, в их новую, освободившуюся от бонны комнатку -- и сделал напрасно. Зато они после обеда устроили "пир-горой", т. е. чай для всех из кукольной посуды с Олечкиным кренделем, куличом и печеньями. Вчера вечером -- мы у Нечаевых, скука. Тяжелый камень на сердце. Надвигающийся голод -- зять Наташи Афонской додумался отправить семью в Мариуполь... на лошадях! Около 2000 верст -- при общей бескормице. Безумие. На земском ликвидационном собрании -- большевизм, "беспощадное" ограбление богатых классов (да где они?), угроза обысками, контрибуциями, революциями. Крестьяне отказываются платить хотя бы копейку податей и повинностей. Все хотят содрать с богатых, т. е. купцов и буржуев! Много ли их? Деньгами, хоть и фальшивыми, завалены деревни, потребности, кроме водки, невелики, стало быть, малое время жить можно. Сумасшедшие цены на труд: семь рублей просит извощик, чтобы привезти от почты на Образцовую гору. Бредовое помешательство в области трудообмена. И хлебный и товарный голод, и в то же время полный паралич энергии народной, потерявшей свою инерцию. Вот в чем ужас народного бунта. Он подобен взрыву, разрушительному прежде всего для самих взрывающихся сил. Истребляя связи, они истребляют свои центры и русла, т. е. самих себя. Не миновать нам гибели, если не поможет Промысл, посылающий всюду то, что нужно.

   Новость: немцы разбили французов, забрали в 2 дня 16 000 ч. пленных и 200 орудий. Похоже на то, что начинается последний страшный бой народов. Тевтоны всею массой обрушиваются на галлов и латинян. Результатом страшного столкновения масс может явиться быстрое накапливание их, плавление и тот же взрыв, что на русском фронте. Вот оно великое светопреставление! Вот оно, крушение цивилизации, предсказываемое многими! И угораздило меня жить в эти тяжкие времена и даже наплодить несчастных детей, к-рым угрожает самая черная нищета. Помню, как тяжело давило меня ожидание войны еще в 80-х и 90-х годах и я все говорил Сентлову: война именно потому будет, что ее давно не было. Так и случилось. Только очевидность беды не спасла меня от гибели: какое-то ослепление, лень, вялость, неспособность сопротивляться бедствию именно по его огромности. А следовало бы рискнуть и уехать в Австралию. Но вчера телеграмма из Парижа, что число самоубийств среди русских в Париже до крайности участилось под невыносимым гнетом переживания издали того, что переживает Россия. В самом деле, мож. быть, издали переживать это было бы мучительнее и нестерпимее, чем вблизи. Мож. б., милостивый Бог спасает нас, бросив в эту глушь, а не губит. Куда бы я ни побежал с семьей, я рисковал бы встретиться с социальным бунтом, только чужим, среди чуждого народа, без возможности объясниться и найти хоть каплю внимания (здесь меня все-таки знают образованные люди как писателя и имеются хоть крохотные выгоды этого участия. Там -- никаких). Далее, за границей всюду меня и семью окружила бы атмосфера глубокого презрения к побежденному народу, особенно ослепившему мир своим безумием и бездарностью. Мы задохлись бы от этого стихийного неуважения к нам, как русским. Мы истомились бы чувством тоски по родине и острой жалости к ней. Здесь та же боль анестезируется живой действительностью: здесь воочию видишь, что формула жизни не совсем разрушена; налицо столь огромные элементы, как: родное небо, родная земля, родной народ, общая для всех участь... На миру и смерть красна -- на родном миру. Умереть в Австралии или хоронить кого-нибудь из ближних было бы тяжело.

   Слух о мобилизации от 16 до 60 лет... Стало быть и меня потащат. Но затея нелепая. Из крестьян никто не пойдет, из буржуев же составится не войско, а один смех и грех. Все это судороги чего-то медленно умирающего.

   Необходимо, чтобы в народе умирало несколько больных душ, прежде чем родится здоровая. Необходимо умереть бунтарю, хулигану, пьянице, лентяю, цинику, нигилисту. Необходимо перечувствовать всю мерзость падения, чтобы погибающий праведник воззвал к Богу со всею искренностью: спаси меня! И вытерпевший до конца спасется.

   Вчера опять мысль: не заняться ли мне серьезно изготовлением таких вещей, как поминанье, рамки, коробки, куклы? Но как подумаю, сколько времени займет этот пустой труд и сколько слабых сил оторвет от занятий с детьми, от собственной мысли -- руки опускаются. Надо что-то изобретать, надо выдумывать какой-то полезный крестьянству труд по силам, за к-рый иметь бы хлеб.

   Смута затянется на долгие годы, а детей нужно поить-кормить, обувать и одевать, учить... Годы бегут -- самые для них важные в смысле жизненной подготовки.

   1 ч. дня. Сейчас приходил инженер Черноглазов, осматривал помещения под военно-инженерное управление. Обещал платить -- вероятно, столько же, сколько гидротехники. Так что еще луч надежды на то, что хоть эти 200 р. в месяц помогут. Очень остался доволен залом под чертежную. У меня мысль предложить свои услуги в качестве чертежника. В последнее время все более и более преследуют мысли: а что, если и в самом деле Мир -- живой Бог, слышащий, который действительно чувствует наше горе и может помочь ему? У которого свои методы помогать -- гидростатические, термодинамические и т. п., но сознание и жалость подобны нашим? Что если я и есть та часть Божества, к-рая принимает мои молитвы и сознает их, и уже бессознательно подает миру необходимые импульсы для помощи мне? Есть мое "я" и вне моего сознания -- это то, что вечно ткет ткани моего тела, починяет их и строит и заботится с необыкновенным искусством о восстановлении моего постоянно разрушающегося бытия.

   То святая-святых, скрытая часть скинии духа, -- божество во мне. Я привык думать, что самое священное и таинственное во мне -- сознание, но, м. б., правильнее наоборот: бессознательная жизнь божественнее и деятельнее -- именно она управляет моей судьбой.

   1/2 5 дня. На улице бухгалтер казначейства сообщил слух, что немцы завтра занимают Бологое, что на Валдайский уезд наложена большевиками контрибуция в 520 тыс. Обложены рояли по 100 р. в год. На вчерашнем и сегодняшнем собрании по выборам городского совета были кроме анархических призывы к истреблению буржуев. У зверя глаза наливаются кровью. Он особенно жесток, когда можно сорвать обиду перемирия и позора на ком-нибудь слабом. Слагается спертая атмосфера... От Володи и Яши ни звука.