В боевой организации - 4

19 февраля с Николаевского вокзала извозчик завез меня в прескверные номера на Малой Садовой, а с двадцатого числа, со дня прописки, как потом из обвинительного акта можно было понять, завертелось колесо, заработала охранка, началась слежка, хотя и «тщательная», но вместе с тем поверхностная. Предательство последовало, очевидно, двустороннее — Татарова и Азефа. Татаров, сейчас же по возвращении из Иркутска осведомленный своим приятелем Г. М. Фриденсоном[1] о всех и обо всем, торопился использовать доверенные ему ценные сведения. Данный мне еще за границей паспорт, рекомендованный Азефом, как чистый, на самом деле имел весьма испорченную репутацию: он принадлежал умершей женщине, дочь которой сидела уже тогда в Петропавловской крепости по с.-д. делу. Очевидно, вид на жительство матери при обыске был взят у дочери жандармами и оттуда перешел к Азефу. Достаточно было прописать его, и обнаружение лица, пользовавшегося им, совершалось просто, безо всякого труда. До поездки в Одессу, вернее, до прописки, ни свидания с «Леопольдом», ни встречи с нашими извозчиками, ни ночевочные квартиры, — ничто не было обнаружено вовсе.

В номерном коридоре, по прописке на М. Садовой, под видом владельца комнат неотлучно сидела «вполне независимая» подозрительная особа лакейского вида. Приписывая ее присутствие дурному тону номеров, я решила перебраться в более скромное и спокойное место. Это было на второй или третий день после взрыва в гостинице «Бристоль», когда я перебралась в Столярный переулок. Приблизительно за пять-шесть дней до переезда, на свидании с Н. С. Тютчевым, рассказав ему подробно свою номерную обстановку, я получила от него настойчивый совет немедленно покинуть эти номера: «Поселяйтесь в номерах в Столярном переулке, там свой управляющий, он предупредит заранее, если бы вздумали арестовать».

В это время приехала из провинции Ф. Л. Кап, согласившаяся взять на себя обязанности квартирной хозяйки для редких, исключительных свиданий с членами Б.О. и приезжающими центровиками. На свидания убивалась масса времени, а квартиры хорошей, вполне безопасной в нашем распоряжении не было еще. Приехавшей Кац рекомендовали остановиться в тех же «столярных» номерах, а через несколько дней обнаружился там же и мой хороший знакомый — сибиряк, правда, человек вполне легальный, не принадлежавший ни к какой из существовавших партий, но сочувствовавший с.-р. Мы трое, сталкиваясь в номерах иногда на лестнице или около уборной, никогда не обнаруживали ничем своего знакомства, жили в приятном самообмане на счет своего вполне прочного незаподозренного положения, хотя вскоре стали появляться кое-какие неуловимые и неосязаемые признаки, как тончайшие паучьи ткани… что-то липкое, смрадное. Отнестись внимательно ко всему неясному в окружающей обстановке не хватало досуга и достаточного спокойствия, да и жили мы там всего около двух недель, в конце которых все было разбито вдребезги. Но ненадолго вернусь еще назад.